Глаза Керенского налились кровью. Он хватал воздух ртом, пытаясь сказать что-то резкое, но голос предательски осёкся, и из заслуженного эсера вырвался неприличный птичий клёкот.
– Позвольте! – оттолкнув своего коллегу, подскочил к Сталину Чхеидзе, – а вы? Что вы предлагаете? Критиковать у нас все горазды!
– Считаю, – Сталин сразу развернулся лицом к аудитории, – что в первую очередь Совет должен ясно и четко озвучить свою позицию по важнейшим для всей страны вопросам – войне и хлебу. Народ необходимо накормить, войну – закончить!
Последняя фраза, произнесенная Сталиным особенно громко, неожиданно для думских депутатов потонула в овациях.
– Популизм! – прорезался фальцетом голос Керенского, – пустословие! Нет и быть не может готовых решений для проблем, зревших десятилетия! Требуется долгая, кропотливая работа… Нет партии, способной…
– …есть, – перебил Керенского Сталин, – есть такая партия…
Из дневника Николая II:
«Лег спать под утро, так как долго говорил с Н.И.Ивановым, которого посылаю с войсками водворить порядок. Ушел из Могилева в 5 утра. Спал до 10 часов. Когда проснулся, погода была морозная, солнечная. В окно видел, как на какой‑то станции идущий на фронт полк встретил наш поезд гимном и громким „ура!“. Бог даст, беспорядки в столице, которые, как я слышал, происходят от роты выздоравливающих, скоро будут прекращены… Дивная погода. 7 градусов мороза».
Глава 36. Неучтённый фактор. Реклама
С момента появления Сталина в зале произошли еле заметные, непонятные неподготовленному глазу изменения. Так же кучковались по профессиональной и политической принадлежности завсегдатаи и гости Таврического дворца, так же бродили неприкаянные, создавая водовороты и течения, но среди них гвоздиками вросли в паркет крепкие молодые мужчины, разделив весь периметр зала на правильные геометрические фигуры так, что каждый уголок и лицо находились под присмотром. Они почти не обращали внимание на оратора, непрерывно скользя цепким взглядом по лицам присутствующих, держа правую руку за отворотом одинаковых кожаных курток – традиционной одежды автомобилистов и лётчиков. Такие же кожанки встали рядом со Сталиным, создав зримую естественную преграду между ним и беспорядочными людскими потоками.
– Угроза голода испокон веков висела дамокловым мечом над населением земли русской, – глуховатый сталинский голос звучал басовым барабаном под сводами Таврического дворца.
Колыхнулись и застыли неподвижно примкнутые штыки на солдатских винтовках. Если бы дело было летом, в спертом, влажном воздухе, нагретом дыханием сотен людей, был бы слышен полет мухи.
– Испугать голодом нашего человека проще всего. Пожара, вражеского нашествия, весеннего паводка, сносящего мосты и заставляющего ночевать на крыше, не боится он так, как слухов, что завтра в доме не окажется самой простой, непритязательной краюхи хлеба со щепоткой соли. Те, кто под Новый 1917 год организовал в двухмиллионном городе дефицит продовольствия, заслуживают самой строгой, высшей меры социальной защиты…
Зал одобрительно зашумел. Самые рьяные, перекрикивая толпу, предлагали свои собственные варианты расправы над извергами. В петлю гадов!.. Расстрелять!.. Неча на них патроны тратить – утопить в Неве, и дело с концом!.. Сталин выждал, пока крикуны выдохнутся и негромко продолжил, совсем не так, как кричали на митингах записные ораторы.