- «Для выполнения последнего условия мсье Керенскому был выдан проект соответствующего приказа по войскам», - продолжил звонкоголосый корнет.

– Нет никакого приказа, – свиньёй на бойне заверещал без пяти минут министр юстиции Временного правительства, – нет и не было никогда! Ложь! Поклёп!

– Товарищ Соколов! – глаза Сталина обратились к другу и соратнику Керенского по масонской ложе, тихонько пробиравшемуся к выходу, – будьте так любезны, проект приказа по армии!

Ни слова не говоря, масон метнулся к выходу, с ходу нарвался на чей-то железный кулак, подпрыгнул, задохнулся от неожиданности и рухнул на грязный, заплеванный пол в кучу мусора и окурков.

– Товарищ Соколов, – с хищной участьливостью произнёс Сталин, – что же вы так неосторожно? Тут тесно, а вы вдруг решили побегать… Отдайте документ и отправляйтесь на все четыре стороны…

– Он на французском! – выдавил революционер из себя первое, что пришло в ушибленную и гудящую от сотрясения голову, но закусил губу от осознания, что только усугубил своё положение.

– Ничего, разберемся…

Под смешки окружающих, осторожно встав на четвереньки, Соколов медленно поднялся и упёрся взглядом в появившегося рядом с ним генерала с бородкой клинышком на широком татарском лице, не обещавшем масону ничего хорошего.

– Генерал Батюшин, контрразведка, – представился обладатель сурового взгляда, наслаждаясь бледным видом Соколова, – давайте сюда документ, Николай Дмитриевич. Зачем он вам теперь?

Трясущимися руками Соколов достал из внутреннего кармана аккуратно сложенный листок. Батюшин быстрым движением выхватил драгоценный экземпляр, пробежал глазами по тексту, коротко кивнул стоящему рядом Непенину. – Он самый. Мсье Палеолог лично ручку приложить изволили-с, узнаю его почерк.

– Я могу идти? – с тайной надеждой, тщательно скрывая стук зубов, – спросил генерала Соколов.

– Зачем же торопиться? – с сарказмом улыбнулся Батюшин, – только познакомились и сразу идти! А посидеть на дорожку?

У Соколова подкосились ноги, и в тот же момент заботливые крепкие руки подхватили тщедушное тело франкомасона, основательно встряхнули и крепко зажали между двумя рослыми гренадёрами.

– Не пойму я вас, золотую молодёжь, – пряча проект приказа № 1 и брезгливо оглядывая Соколова, произнес Батюшин. – Папа Ваш – протоиерей, придворный священнослужитель, духовник царской семьи, неужто не мог внести в голову сына ничего патриотического… Хотя бы то, что невместно решать семейные проблемы, привлекая в качестве союзника чужого татя?

– Это кто чужой? – криво улыбнулся Соколов, – французы? Самая культурная и справедливая нация в Европе? Родина великих ученых и поэтов? Не-е-ет, ваше высокопревосходительство! Французы как раз свои! А чужое – это безобразное, расхристанное, ленивое, погрязшее в пьянстве и рабстве так называемое Отечество! Батюшку моего вспомнили? А я вам скажу. Когда возвращался из царской резиденции, он места себе не находил, метался по комнате всю ночь, руки заламывал и повторял, как оглашенный – «Здесь уже ничего не исправить! Господь, жги!»… Этой клоаке даже великие поэты говорили «прощай, немытая Россия!»…