Зато путешествие прошло благополучно, и около полудня они въехали в Лугань. Черепахин чувствовал себя идущим на явку профессором Плейшнером из «Семнадцати мгновений весны». Он оставил «Волгу» в конце квартала, трижды обошел обшарпанную панельную пятиэтажку, но не заметил ничего подозрительного и, сжимая в кармане одолженный у того же Антона газовый пистолет, нырнул в подъезд. Здесь пахло сыростью и мочой — может, кошачьей, а может, и человеческой.

Неказистая дверь распахнулась после первого звонка. Но Виагра не бросилась ему на шею, а отошла на несколько шагов в глубину квартиры. Держалась она напряженно, но выглядела довольно аппетитно. Умело наложенный макияж, короткий халатик, золоченые босоножки…

Радостно улыбаясь, Иван перешагнул через порог, захлопнул дверь и вытянул руки:

— Иди ко мне, моя курочка!

И тут же получил сильный тычок между лопаток, пол прихожей бросился навстречу и сильно ударил его в лицо.

— Сейчас, мой петушок! — послышался сверху грубый мужской голос. Острый носок ботинка больно въехал в бок.

Охнув, журналист ошеломленно перевернулся на спину. Криво улыбаясь, над ним склонился парень типично бандитского вида. В руке он держал пистолет, явно не газовый.

— Не дуркуй, дядя! — почти ласково предупредил он и, умело ощупав карманы, извлек шишловский пугач.

— О-о, да ты серьезный дядя! — окончательно развеселился он. — Теперь вставай, только не дергайся, а то я тебе в животе дырок настрочу!

Поднимаясь, Черепахин встретился с испуганным взглядом Виагры.

— Ну и сука же ты! Дрянь дешевая!

— Умный больно! — пошла в контратаку та. — А что мне было делать? Ты уехал в свою Москву, а они нагрянули, угрожали, говорили — в какой-то хор запишут…

— «Хор» — дело серьезное, надо много репетировать, — зло бросил Черепанов, ощупывая разбитые губы.

— Они не петь собирались… Говорили, что ни одной дырки нетронутой на мне не оставят…

— Могу спорить — и не оставили…

— Ладно, хватит умничать! Ты раньше всех по мне прошелся…

— Выходит, я во всем виноват?

— А кто же?! — искренне возмутилась гражданка Подтыко, так и не ставшая Виагрой.

— Хватит лаяться! — вмешался бандит. — Сейчас я этого петушка отвезу к хозяину…

— Ночевать придешь, Степа? — озабоченно спросила Вероника.

— Постараюсь, — буркнул тот, доставая наручники. И приказал: — Давай руки назад!

Держался он так уверенно и привычно, что у Ивана даже не появилось мысли о сопротивлении. Тем более что поведение Вероники поразило его до глубины души.

— Так ты с ним живешь?! Ну и сука!

Наручники защелкнулись, болезненный тычок под ребра заставил поморщиться.

— А как мне одной жить? — вызывающе спросила Вероника. — Степан заботится, деньги дает, скоро на эстраду устроит! Не то что ты — одними обещаниями кормил!

— Пойдем, кормилец хренов! — Бандит больно дернул за наручники. — Знаю я твои кормления! Может, и я тебя так же накормлю!

Панас Родионович Рыбачек считался опытным аналитиком, как знаменитый политолог Хайшевский, журналист-международник Косенко или съевший зубы в политике депутат Мелешко. Но в отличие от перечисленных, его имя не имело широкой известности. И не зря. Потому что анализировал он в основном негативные факты из жизни тех или иных людей. Причем собранные им же и его аппаратом. Другими словами, он был гением компромата.