Он говорит, что обо всем этом ему со мной говорить очень сложно – гораздо труднее, чем о своей депрессии или о приступах паники.
И он не удивлен, что рассказывает об этом во время телефонного сеанса, ведь так легче – не настолько стыдно.
Например, в этот вечер, когда его жена Энн уже ушла из номера, а он дожидался начала нашей беседы, ему в голову пришла мысль расстаться со всем, что у него есть, чтобы довести до ума дом.
Он представлял себе, как продаст свое жилье в Лондоне и, возможно, даже уйдет в отставку с государственной службы, а взамен получит вот что: еженедельный доход в 500 фунтов, а плюс к этому еще и дом станет точно таким, каким он хотел бы его видеть.
«Все детство я провел, погрузившись в книгу или в мир своих фантазий, чтобы только не слышать их скандалов. Вы, наверно, скажете, что я пытался скрыться не только от этого шума, но и от своей ненависти к родителям… И это будет правда».
Он торговался с самим собой вовсе не для того, чтобы жить в шике, а даже совсем наоборот – друзья наверняка будут гадать, зачем он променял просторный таунхаус в Лондоне на этот небольшой и невзрачный домишко в почти безлюдном сельском районе Франции. Почему он отказался от такой комфортной жизни?
– Мы будем жить скромно, перестанем бросаться в глаза. Нам совершенно не за что будет завидовать.
Я слышу, как он делает еще один глоток.
– Это и есть мой бункер безопасности, – говорит он.
Застряв на каком-нибудь бессмысленном совещании, или оказавшись в одиночестве в каком-нибудь паршивом отеле, или даже сидя у себя дома в Лондоне, когда Энн выходит пробежаться по магазинам, он начинает представлять себя в своем французском домике или размышлять, чего еще там можно изменить или переделать.
Я говорю ему, что ощущение оторванности от мира или моменты расставания с Энн, судя по всему, возбуждают в нем беспокойство и некоторую злобу, что эти расставания выводят его из себя. И тогда он думает о своем доме во Франции, чтобы вернуть душевное равновесие.
Я слышу, как он еще раз прихлебывает из чашки и ставит ее на блюдце.
– Я ждал – вы скажете, что я начинаю думать о своем французском доме, когда становится вконец невыносимой моя реальность. Но, да, – говорит он мне, – расставание и изоляция действительно меня беспокоят.
После Оксфорда, говорит он, но еще до Гарварда, они с Энн провели целое лето в Италии. До тех пор он только пару раз побывал в Париже. Переезды из города в город наводили на него страх, он никак не мог избавиться от неприятного ощущения, что вот-вот потеряет Энн, просто обернется и не найдет ее рядом.
Каждое утро перед выходом из своего pensione он брал с нее обещание, что, если они вдруг потеряют друг друга, она немедленно отправится в центр города и будет ждать его на ступенях главного собора. Это было у них стандартное место встречи.
– Каждый раз, когда я представляю себе дом во Франции, я вижу, что Энн ждет меня, сидя в гостиной. Это наше место встречи, вроде как ступени собора.
Я слышу, как он ходит по комнате.
– Не волнуйтесь, мистер Гроц, я не в туалете, это я просто подлил себе чаю.