Ванька, виновато поглядывая на Таню, потащил страдающее бревно за баррикаду.

– Лучше бы за ногу, бумкая головой об ступеньки! Именно так Кристофер Робин обычно таскал Пуха, – сказала Таня.

К Зализиной в последнее время она относилась гораздо терпеливее. На больных не обижаются. Над контужеными не смеются. К тому же Лизка действительно была из тех, кто любит пострадать в свое удовольствие. Фантазия, что чудовище разрывает ее на глазах у Ванечки, а она успевает бросить ему свой перстень на память, была одной из ее коронных. Именно ее она прокручивала в воображении, засыпая вечером.

Обогнув баррикаду, Ванька посадил Зализину на скамью. Стоявшая рядом со скамьей Лоткова посмотрела на нее так кисло, что Лиза сразу взвилась:

– Отвернись, хорошенькая ты наша! Не для тебя страдаю!

Лоткова покрутила пальцем у виска и отвернулась.

С большим трудом вырвавшись из борцовского захвата Зализиной, Ванька вновь покинул баррикаду и остановился у входа, снаружи, где, кроме него, находились еще Ягун, Танька и Шурасик. Теперь от чемодана их отделяло метра три. Это были три метра смерти, на которые никто не решился бы приблизиться.

Шурасик пристально разглядывал чемодан, держал наготове перстень и бормотал себе под нос, просчитывая варианты:

– Тень божества инков, пожирателя плоти? Мертвяк-ногтевик? Дух взбешенной домохозяйки? Обманутый джинн? Оборотень-убийца, сброшенный с Тарпейской скалы, вырастающий всякий раз из сухой берцовой кости? О небо, что она туда засунула?

– Тань, не стой здесь! Брысь за баррикаду! – предложил Ванька, пытаясь загородить ее.

– Ну уж нет! Вы-то с Ягуном почему не прячетесь?

– Мы это мы. Мы хотим понять, что там в чемодане. С другой стороны баррикады не видно, – пояснил Ванька.

– Если вы это вы, то я это я, – сказала Таня и, отстранив Ваньку, осталась рядом.

Последняя руна погасла. Чемодан дрогнул и открылся с сухим щелчком, похожим на звук сломавшейся кости. И это все. Пока ничего больше не происходило. Нервы у всех были натянуты, как леска у египетского рыбака, который вместо рыбы случайно подцепил крокодила.

Повисла тишина, в которой слышны были лишь всхлипывания Дуси Пупсиковой и визг Верки Попугаевой.

Первым вскинул руку с кольцом Шурасик, за ним и остальные. Теперь на чемодан было нацелено около трех десятков перстней. Руки у многих дрожали, рискуя послать искру не в чемодан, а в лоб рядом стоящего. Только некромаги сохраняли внешнее спокойствие. Глеб Бейбарсов по-прежнему поигрывал тросточкой, хотя Тане казалось, что он делает это не так непринужденно, как обычно.

– Спокойно! – сипло, точно горло ему перехватили удавкой, сказал Шурасик. – Никаких лишних заклинаний! Не надо паники! Умоляю: ни одной искры без приказа!

– Почему? Может, шарахнуть на всякий случай Гломусом вломусом ? Чего ж он не вылазит-то? – кровожадно предложил Гуня.

– Никакой магии! Только после меня! – сухо сказал Шурасик.

В обычное время к нему не слишком прислушивались. Теперь же, когда запахло реальной опасностью, авторитет Шурасика вырос до небес.

Гломов с сожалением пожал плечами:

– Ну как хочешь! А то я бы этот чемоданчик мигом сплющил!