— Заходите, — даже вставать не пришлось, сидя на койке он вполне доставал до двери. Ничего, гость переживет бесцеремонность, раз уж сам явился в такое неожиданное время. Помятый Алексей и растерявшийся Вишневский некоторое время изучали друг друга. Вот сейчас действительно свет резал глаза после такой желанной темноты и крепкого сна, и буквы на бумаге, которую совал в нос первый секретарь, сливались в непонятные наборы завитушек.

— Алексей, слушай, мне кажется, я вот тут в речи какую-то ерунду написал!

Хотелось сказать, что вся речь ерунда, да и слушать ее никто не будет, потому что все думают о праздничных спецпайках и возможности пораньше удрать с работы, но, видимо, торжественные слова предназначались вовсе не для населения. Павел Семенович не первый день на этой должности, и про безразличие к речам знал побольше самого Алексея. А вот писать их не умел, судя по сложившимся, наконец, воедино словам на сером листочке.

— Что это у вас за «великие завоевания великой Революции»?

— Где? Да нет, Лёша, я про другое спросить хотел!

— А мне вот представился Ленин на легендарном броневике во главе армии… — Алексей уселся поудобнее, отодвигаясь, чтобы и первый секретарь рядом поместился. — И пошла эта армия завоевывать… Что она там завоевала?

— Счастье и свободу, — уверенно сказал Вишневский, казалось, он уже размышлял, как добавить в речь и эту красивую мысль.

— И декреты о мире и земле. Что-нибудь из этого осталось актуальным сейчас, Павел Семенович? Только «Фабрики — рабочим».

— Алексей, ты в политику не лезь! Просто мне кажется, что ты умеешь гладко говорить, не хуже, чем агитатор. Я бы у Инны спросил, но будить было неудобно. Ей и так сегодня хлопот много предстоит.

Школа Бориса Владленовича Нестерова даром не прошла: красиво говорить Алексей учился у него. Привратник обладал врожденным даром привлекать и удерживать внимание людей. Кроме того, он никогда не мямлил, голос его всегда звучал уверенно, даже когда говорил заведомую ложь. То ли Алексей родился с теми же способностями, то ли просто был прилежным учеником…

После недолгих споров они с Павлом Семеновичем пришли к согласию, окончательно отшлифовав фразу «пусть живет и крепнет великое дело вождей, любимых народом», а снова заснуть уже не получилось. Оставалось только лежать еще полчаса до утренней побудки, от души сочувствуя уставшему первому секретарю и представляя дальнейшее укрепление дел вождей. Дальше некуда. Если только открыть на поверхности пункты для агитации и вербовки мутантов в ряды коммунистической партии и цеплять им на хвосты красные звезды. Алексей представил, сколько вражеских сталкеров можно уморить от смеха таким зрелищем, — и сна как не бывало.

Наверное, у кого-то веселье наступило прямо с утра, потому что на станции заранее повесили транспаранты с оптимистичными надписями и бумажные гвоздики. Кое-где цветы были синими и зелеными, но на это внимания не обращали. Только поспешно убрали из арки идеологически неправильный букет, кем-то составленный под российский триколор, и занялись поисками того шутника или диссидента. Сам Алексей торжества пока не ощутил: особист как всегда не упускал его из виду, однако, притерпевшись к чужаку, уже больше молчал, не пытаясь оскорбить или спровоцировать каждую свою свободную минуту. И надень он хоть гирлянду цветов на шею, это не скрасило бы мрачной деловитости его лица.