— Жаль, что вы так скоро нас покидаете, — сказал кюре. — Я бы с удовольствием пригласил вас на обед… Но не смею занимать ваши драгоценные минуты…

— Я и в самом деле спешу, — подтвердил Жакмор. — В другой раз. Спасибо. И еще раз браво!

Он большими шагами вышел из ризницы, неф погрузился в сумрак и тишину. Дожць почти закончился. Выглянуло солнце. Теплый пар поднимался от земли.

«Свою дозу я сегодня получу, — подумал Жакмор. — Два раза в церкви за один день… в ближайшие десять лет духу моего там не будет. Ну, может быть, в девять с половиной».

Он сидел в холле и ждал. Сиделка, Ангель и Клементина расхаживали наверху; шум их шагов скрадывался толщиной потолка и керамичностью плитки. Временами засранцы издавали истошный вопль, который, легко заглушая все остальные звуки, растекался по ушным раковинам Жакмора. Это Ноэль или Жоэль. Ситроэн никогда не кричал.

Белянка томилась в праздничном — по случаю крестин — платье из розовой тафты, окаймленном широкой лиловой тесьмой, черных туфлях и черной шляпе. Она боялась лишний раз пошевелиться. Страх покалывал кончики пальцев. Она уже успела разбить три вазы.

Ангель был одет как обычно. Клементина остановила свой выбор на черных брюках и подходящем к ним пиджаке. Засранцы красовались во всем блеске обшитых целлофаном конвертов.

Ангель спустился в гараж.

Клементина несла Ноэля и Жоэля, доверив Ситроэна служанке. Он поглядывал на мать. Брезгливо топорщилась капризная губенка, но он не плакал. Ситроэн никогда не плакал. Клементина бросала в его сторону насмешливые взгляды и делала вид, что целует Ноэля и Жоэля.

Машина подъехала к дому, и все вышли на крыльцо. Жакмор последним. Он нес кульки, сосульки, шкварки, монетки, предназначенные для фермерских детей и животных после церемонии.

Небо привычно хранило неизменную голубизну, сад сверкал пурпуром и златом.

Машина тронулась. Ангель повел ее медленно из-за детей.

При малейшем движении служанки громко шуршала тафта очень красивого платья. Хотя Жакмору больше нравилось другое, пикейное, которое так хорошо облегало. В этом же — ну просто деревенщина.

Тень сгущалась вокруг Жакмора. Сидя за письменным столом, он предавался размышлениям; вяло мечталось в темноте, и так не хотелось тащиться к выключателю. День выдался тяжелый, как, впрочем, и все предыдущие, и он пытался обрести душевный покой. В эту бурную лихорадочную неделю было не до психоанализов, но сейчас к уединившемуся, расслабившемуся психиатру возвращалось страшное и сильное ощущение пустоты, полного отсутствия страсти, временно замаскированное мельтешением заманчивых образов. Неприкрытый желаниями, Жакмор рассеянно ждал, когда служанка постучит в дверь.

В отведенной ему лакированной комнате было жарко, и приятно пахло деревом; близость моря смягчала знойное дыхание природы, воздух ласкал и нежил. Снаружи доносились птичьи крики, сдобренные звонким брюзжанием насекомых.

Кто-то заскребся под дверью. Жакмор открыл. Вошла служанка и, смутившись, застыла посреди комнаты. Жакмор улыбнулся, зажег свет и плотно закрыл дверь.