Он помнил. Они замолчали, погрузившись в воспоминания.

— Тогда я могла тебя видеть, — первой нарушила молчание Грейс.

— Я мало изменился с тех пор.

— Не повезло тебе, — хмыкнула она.

Возможно ли игнорировать такую женщину, как эта? Или игнорировать то, что она заставляла его чувствовать по отношению к себе? Одно было ясно: если ее полушутливое подтрунивание — лишь способ подстегнуть его интерес, то она явно преуспела там, где многие до нее потерпели поражение.

— Я испытывала благоговейный трепет перед тобой, — призналась Грейс.

— Почему?

— Потому что ты был таким знаменитым и казался таким надменным. Даже в сравнении с другими игроками в поло ты выглядел очень уверенным в себе.

— И на свадьбе тоже?

— Ты напугал меня до полусмерти, — честно призналась она.

Он снова засмеялся, впервые за бог знает сколько лет.

— И что же ты чувствуешь сейчас, снова встретив меня?

— Ну, по крайней мере, на этот раз я тебя не вижу.

— И это помогает?

— Определенно.

Это был смелый, честный ответ, но он не мог не спросить:

— Так ты здесь затем, чтобы продолжить с того места, на котором мы остановились?

— Насколько я помню, — возразила она, — на свадьбе ушла именно я.

— Туше, сеньорита, — признал Начо.

Желание накрыло его обжигающей волной, когда Грейс наклонила голову, словно бросая на него кокетливый взгляд, хотя она, конечно, ничего подобного сделать не могла. Он любил такие словесные перепалки. Ему нравилось, как Грейс позиционировала себя. И ему нравилась сама Грейс. Очень нравилась.

— Что-то не так? — спросила она. — Ты затих…

— Я просто наслаждаюсь прекрасным днем, — ответил он, про себя решив, что удачно перевел разговор на погоду, как это часто делают англичане.

— День действительно прекрасный, — согласилась она.

Начо поймал себя на мысли, что ему бы очень хотелось, чтобы Грейс смогла увидеть, насколько красив день. Его беспокоил все возрастающий интерес к ней. Начо решил вернуть разговор к делу, он был уверен, что Грейс его разочарует своим непрофессионализмом. Тогда он сможет со спокойной совестью отправить ее домой и положить конец фантазии, в которой он из тяжелого, бесчувственного человека превращается в героя, которым Грейс может восхищаться.

— Бадди очень нравится такая погода.

— Прекрасно, — отозвался он без энтузиазма.

Начо смотрел на собаку. Собака смотрела на него. Он любил животных, и они обычно отвечали ему тем же. Но только не этот пес.

Начо снова посмотрел на Грейс. Жизнь порой бывает очень жестока, но это не меняет сути дела. О чем, черт возьми, думал Элиас? Какой толк от слепого сомелье?

— Расскажи мне о своей работе, — попросил он, чувствуя, что начинает снова закипать. — Как ты это делаешь?

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, продолжая идти вперед. — Я слепая, но я могу чувствовать и вкус, и запах.

— А как насчет прозрачности вина? — наседал он с возрастающим нетерпением. — Как насчет осадка, цвета, плотности?

— Цвет мне приходится принимать на веру, когда люди мне его описывают. А осадок я, как и большинство людей, могу почувствовать на своем языке. И я ожидаю, что мне не предложат водянистое или мутное вино люди, серьезно относящиеся к своей продукции.