Позволю себе пару штришков из семейной биографии. Я поступал в Литературный институт летом 1946 года. Фронтовик, орденоносец, член партии, немало публикаций…. Уж чего больше! И что? Не приняли: «Конкурс не прошел». А в приемной комиссии были и евреи, и не один-два. Да к тому же, как я знал, помянутый выше Б. Сарнов был принят со школьной скамьи, и без единой публикации. И были у меня веские основания думать, что до конкурса мои публикации и рукописи даже не дошли. Вот мне и возопить бы: «Не приняли как русского!»… Но я отправил рукопись директору института Федору Васильевичу Гладкову (царство ему небесное!), который меня и не знал. Дней через десять телеграмма: «Вы допущены до приемных экзаменов»… А в 1987 году не приняли в МГУ мою нееврейскую дочь. Что делать? Пошла работать. Через год — опять в МГУ. Ну, приняли… Так почему бы, тираноборец Рыжков, и вашему другу не пойти поработать годик? Ах, вы привыкли непременно сейчас и все сразу, а любая заминка для вас — уже антисемитизм! Читали, видели, слышали… Знаем мы эти рыжковские штучки…
Самое поразительное в этих жутких историях то, что взрослые люди, профессора, депутаты, вольнодумцы, вольтерянцы надеются, что им кто-то, кроме полоумных, поверит. Будто никто не знает, что самый высокий процент людей с высшим образованием — у евреев, среди кандидатов наук, докторов, профессоров — тоже; что в редакциях газет, на телевидении, среди режиссеров, юмористов и пацифистов… Перечислить, что ли?..
Прочитав Рыжкова-Хавкина, я, конечно, чертыхнулся, сплюнул и перекрестился: «Чур меня!». А потом прочитал вслух жене. Она чуть не зашлась в хохоте! И это, конечно, самая естественная реакция нормального человека на такой вздор: наша Отечественная превратилась в захватническую, а их захватническая стала Отечественной. Как в цирке…Расхохотался и я. И даже как человек, которому по профессии все интересно, порадовался: ведь какую редкость довелось увидеть! Ну, где еще, кроме путинского питомника, могут водиться такие человекообразные?..
В свое время академик Д. Лихачев, которому мы во многом обязаны избранием Горбачева президентом, предваряя профессора Хавкина, говорил, что войну нам следовало закончить изгнанием немцев с нашей земли, а дальше идти не было, мол, никакой необходимости. И при этом ссылался на «Войну и мир» Толстого: он, дескать, не стал же описывать наш поход во Францию, наше пребывание в Париже, вот и нам надо было в 1944-м году встать на границе — и все. Это было поразительно! Писательский замысел, художественное произведение, литературный сюжет академик уподобил, вернее, представил примером, образцом для реальной исторической действительности, да еще другой эпохи… Толстому просто не было нужды продолжать повествование, он исчерпал сюжет, а у нас была насущная необходимость завершить разгром фашизма. Гитлеровская Германия, конечно же, зализала бы раны и снова ринулась на нас. Тем более, как стало потом известно, немцы были близки к обретению атомного оружия и уже пугали нас своим Wundеr-Waffen. А Черчилль готовил операцию «Немыслимое» — удар по Красной Армии в Германии силами англичан, американцев и пришедших в себя немцев. Словом, было вполне вероятно новое нападение на нас недавних союзников и старых врагов. Нет, медлить, тем более останавливаться на границе, зачехлять пушки нам было никак нельзя, надо было изо всех сил спешить к Берлину, к Рейхстагу, к канцелярии Гитлера. И слава Богу, мы не опоздали. Хотя хавкины и рыжковы и тогда под ногами мешались.