— Рабская трактовка, Михаил Эммануилович, — ответил ему Айвин. — Хотя все-таки забавно, вы уж простите, что каждый раз, как жить русскому народу, говорит именно еврей. Может, это болезнь такая или проклятие?
— А что вы хотите, молодой человек, — улыбнулся ему собеседник. — Вот вы же, к примеру, человек православный?
— Ну, в общих чертах, — смутился Айвин.
— То есть христианин. А таки кто в христианстве центральные фигуры? — громко рассмеялся лысый человек. — Вот, вот, а потом удивляетесь. Вы не переживайте так, просто это закон жизни. Если народ не умеет править собой, им всегда правит кто-то другой.
Михаэль поднял корону и оттер пот со лба, припекать теперь действительно стало ощутимо. Мудрый человек, отметил про себя Фергус — даже спорить не стал. Войл не понял, что за королевство такое «СССР» и кто такой «русский» человек, но ведь все правильно сказал, все по совести. С крестьянином так надо, в строгости, он по-другому не понимает. Дашь ему воли много — селянин зажиреет, мысли глупые и опасные думать будет. Войл вспомнил восстания против Тумкотских лордов на западе. Мятежи не из-за хлеба, несправедливых податей или рекрутства, а из-за дурости, лишнего жира на боках. Какая уж тут «демократия»?
— О, слышите, в жестянку бьют? — Поднял палец Михаэль, — обедать уже зовут. Давайте сначала подкрепимся, а потом уже будем за политику спорить.
Они зашагали быстрее. Обеденный дом можно было легко узнать по людям, стекающимся к нему со всего плато. Фергус шагал позади, это вот Халиль чуть не бежал впереди лорда, да что с него взять? Разбойник и есть разбойник. Но в отсутствии манер у восточного лиходея ничего удивительного не было, а вот с сиром Айвином стало происходить и вправду диковинное. Ни с того ни с сего встал, голову повернул, шею выгнул. Фергус проследил за взглядом полубога — в стороне, куда тот смотрел, ничего занятного. Лишь сгорбленный старичок с узкой короткой бороденкой. Увидел взгляд, на него брошенный, да чуть не подпрыгнул. Метнулся к обеденному дому — только его и видели. Фергус вздохнул. Что за деревня — час от часу все страннее.
Лунный вор
Салла, Салла, будь прокляты все неверные, которые твердят, что тебя нет. Как может не быть бога, если он дает верующим в него такие чудесные дары. Однажды Сулла облагодетельствовал его, конечно, бирюзовым кушаком, украшенным яшмой, но когда это было? Другой бы разуверился в Ночном Господине, но Халиль был терпелив. Халиль умел ждать и быть благодарным.
Весь день хазарец ходил, тихо цокал языком да прикидывал, сколько добра может уместиться под халат, чтобы не заметил никто. Ибн Шиин правильно придумал, что обнести нужно неверных в последнюю ночь перед уходом. Как спохватятся, пусть хоть шайтана себе на помощь призовут, Халиль уже продавать весь хабар на базаре в столице будет.
Эх, жалко, конечно, мурзу покидать. Человек он неплохой, да уж больно глупый. Нельзя мурзе быть честным да справедливым. Никому от этого пользы не будет, а ему в первую очередь. Если бы не Айвин-мухтарам, давно бы пропал. Вот бахатур Халилю нравился. Ой, нравился. Как вкусное, хоть и чуть солоноватое, верблюжье молоко после долгого перехода по пустыне. Бахатур, он сам по себе человек свободный. Сегодня здесь, завтра там. Конечно, боевым ремеслом много не заработаешь, но так и Айвин-мухтарам не так прост оказался. Ох, силы в нем — один сотню конных лучников одолеет.