– Не двигаться! – возопил Фельдман, – Я ее зарежу! – он повернул голову, глаза его пылали. Он зашипел, – Вадим, живо дуй в нашу комнату, хватай вещи, документы, жди в коридоре. Помни, ты должен показать хороший результат…

Вадим помчался в комнату. Ветер свистел в ушах, картинка прыгала перед глазами. Сумки они практически не распаковывали, он сдернул со стула трико (то ли свое, то ли приятеля), затолкал в объемистый баул, бегло осмотрел комнату – ничего не оставили? Когда он выбежал в коридор, возмездие еще не свершилось. Фельдман с хозяйкой неторопливо смещались по коридору – практически в ногу. Женщина тяжело дышала. Не выдержит, – мелькнула мысль, – Помрет неестественной смертью… Он машинально обернулся. Пустой коридор. Приятелю не откажешь в умении оперативно мыслить: другой лестницы нет, обойти невозможно, коридор выходит на балюстраду, с которой отсутствует спуск на первый этаж. Плохо в плане пожарной безопасности, но в трудный час – сущая панацея. А дальше?

– Утомленный ты наш, – пробормотал Фельдман, подтаскивая старуху, – Мысли трудные выдались? Да не стой, как истукан, – разозлился он, – Входи, не стесняйся, – он показал подбородком на дверь хозяйской спальни.

Там же западня, – мелькнула мысль. Но времени не было. Полиция наводнила коридор. В авангарде крался вооруженный Мольтке. Как на верную смерть – глаза и рот широко распахнуты, палец дрожал на спусковом крючке. За Мольтке – остальное войско, явно не испытывающее желания проявлять чудеса героизма. Он распахнул дверь, запнулся о порожек, влетел в спальню, повалился, не сохранив равновесия, на сумку приятеля.

– Сумка безопасности, – пошутил Павел, переваливая старуху через порог. Отпустил ее, захлопнул дверь, провернул задвижку, критически оценил запор.

– А ну-ка, помоги, лентяй… – полиция уже топала по коридору, тряслась дверь, когда они повалили платяной шкаф, перегородив проем…

– Вы же нас простите, Полина Юрьевна? – вкрадчиво осведомился Павел, – Недоразумение с нашим поведением благополучно разрешится, а вас уже не станут волновать такие пустяки, как ссадины на шкафах, оторванные крючки…

– Минуточку, – похолодел Вадим, – Что-то я не понял.

– Есть такой коктейль, – нервно хохотнул Павел, – Так и называется: «Не понял». Берется пустой стакан… Всё.

– Да подожди, – отмахнулся Вадим, – Мысль о причастности Полины Юрьевны к преступлению, конечно, оригинальна, но, по-моему, отдает чем-то бредовым, нет?

– Нет, – возразил Фельдман, – Здравая, а, главное, своевременная мысль. Полина Юрьевна собственной недрогнувшей рукой растворила в «Pierre» барбитуровую кислоту, похищенную из комнаты Клары Леопольдовны, и отнесла мужу в соседнюю спальню, дала выпить из нужного стакана. Не стучите, мы заняты! – рявкнул Павел, когда долбежка в дверь стала просто неприличной. Полиция успокоилась. Стала совещаться за закрытой дверью.

– Мы скоро выйдем! – успокоил Фельдман, – Не торопитесь! А то не успеете, – добавил потише.

Оба дружно повернулись, с любопытством воззрились на старуху. Полина Юрьевна медленно приходила в себя. Она сползла с кровати, куда ее бросил Фельдман, добрела до кресла, села на краешек, сложив руки на колени. Мутные глаза наполнились слезами. Слезы потекли по впалым щекам, заструились на руки.