Он, конечно же, лучше меня разбирался в местных условиях, и вскоре я его упустил. Вернувшись, я увидел, что вся «позиция» заполнена восторженно орущими людьми. Шум выстрелов ослабел. Фашисты, правда, продолжали упорно обстреливать нас с трех сторон, но теперь уже с большего расстояния.
На какое-то время мы их прогнали. Помнится, я произнес пророческую фразу: «Полчаса нам удастся здесь продержаться – не больше». Не знаю, почему я назвал именно «полчаса». Глядя по правую руку от бруствера, можно было видеть множество зеленоватых ружейных вспышек, пронзающих темноту, но они были далеко – в ста или даже двухстах метрах от нас. Теперь предстояло обшарить «позицию» и забрать все, что того стоило. Бенджамин и еще несколько солдат уже рылись в развалинах большой хижины или блиндажа в центре «позиции». Через развороченную крышу возбужденный Бенджамин с усилием вытянул за веревочную ручку ящик с боеприпасами.
– Товарищи! Патроны! Много патронов!
– Не нужны нам патроны! – раздался чей-то голос. – Нам нужны винтовки.
Так оно и было. Половину наших винтовок залепила грязь, они не действовали. Можно было их почистить, но вытаскивать затвор в темноте опасно – а вдруг затеряется? У меня был с собой маленький электрический фонарик, который удалось купить моей жене в Барселоне, иначе мы не смогли бы ориентироваться в темноте. Несколько человек с нормальными винтовками вели беспорядочную стрельбу по далеким вспышкам. Никто, однако, не осмеливался вести беглый огонь: даже лучшие из винтовок могли отказать, если слишком разогреются. В бруствере нас было человек шестнадцать, в том числе один или двое раненых. Несколько раненых англичан и испанцев лежали за бруствером. Патрик О’Хара, ирландец из Белфаста, прошедший курсы оказания первой помощи, ходил между ранеными, перевязывал то одного, то другого, но каждый раз, когда он возвращался в бруствер, в него кто-нибудь стрелял, хотя он с возмущением кричал: «ПОУМ!»
Мы стали внимательно осматривать «позицию». Попадались убитые, но я их не обыскивал. Я искал пулемет. Когда мы лежали снаружи, я удивлялся, почему не работает пулемет. Я посветил фонариком в пулеметное гнездо. Горькое разочарование! Пулемета там не было. Стояла тренога, лежали ящики с патронами и запасные части, но самого пулемета не было. Должно быть, при первых признаках тревоги они его отвинтили и унесли. Поступили так фашисты, конечно, по приказу, но действия были трусливые и глупые: оставь они его на месте – всех бы нас положили. Мы были в ярости – очень уж рассчитывали захватить пулемет.
Шарили мы повсюду, но ничего особенно ценного не нашли. На земле остались в спешке брошенные фашистами гранаты – невысокого качества, они взрывались, если их потянуть за веревочку. Я положил парочку в карман – на память. Нельзя было не заметить убожества фашистских блиндажей. Там отсутствовали запасная одежда, книги, еда, личные вещи – все то, что повсюду валялось у нас; похоже, у этих фашистских рекрутов не было ничего, кроме одеял и нескольких кусков непропеченного хлеба. В дальнем конце траншеи находилась землянка, частично выступавшая над землей с крохотным окошком. Посветив фонариком в окно, мы дружно рассмеялись. К стене был прислонен цилиндрический предмет в кожаном чехле четыре фута высотой и дюймов шесть в диаметре. Несомненно, пулемет! Но когда мы вбежали в землянку и приступили к осмотру, в чехле оказался не пулемет, а нечто еще более ценное для нашей плохо оснащенной армии. Это был огромный телескоп на складной треноге с увеличением по меньшей мере в шестьдесят-семьдесят раз. У нас таких телескопов не было по определению, и мы в них отчаянно нуждались. С триумфом вытащив его наружу, мы поставили телескоп у края бруствера, чтобы захватить с собой при отходе.