— Только прошел. Отправили лейтенантиков.

— Так, так... А пополнение?

— На что тебе знать... это? — Скирдюк даже запнулся.

— На то, — жестко ответил Роман, — что в таких случаях можно очень просто документы передернуть. Уехали, скажем, девятнадцатого числа, ты их провел — двадцатым. Значит, лишний день на довольствии находились! Посидишь ночку, перепишешь наряды, подготовишь строевые записки, а ревизия вряд ли до этого докопается сразу.

Скирдюк задумался.

— А ты парень ушлый, — заключил он, — что, в торговле работал?

— При чем здесь моя биография? — Роман поморщился. — Успеем еще до нее добраться.

— Ладно, — согласился Скирдюк, — мне ж потому дивно, что ты как насквозь видишь. — И он зашептал, наклонившись к Роману: — Понимаешь, карантин прибыл вчера, пополнение, значит. И вот не пойму, в чем там дело? Наверное, в штабе кто-то напутал: налицо ровно на полсотни человек меньше получается, чем по строевой записке.

— Ну! — воскликнул теперь обрадованно Роман, — что ж ты тянешь? Тебе сам господь бог на выручку пришел.

— Но откроется же...

— Ерунда. Тогда что-нибудь еще придумаем. Главное, никому не докладывать про эту ошибку и получить продукты на лишних полсотни гавриков.

— Так и некому ж докладывать. Хрисанфов в командировке.

— Тогда давай!

— Спасибо, — искренне произнес уже с порога Скирдюк. — Поговорил с тобой — все едино, что воды напился.

— Двигай.

— Боязно все-таки, Рома. Там же, в штабе, в продотделе, не дурни сидят.

— А ревизия накроет тебя, лучше будет? Главное, не фраерись. И про Зину тоже не забывай.

— Понял! — уже с порога откликнулся Скирдюк. Впрочем, без вдохновения.

Неделю получал он продукты на полсотню «мертвых душ». И недостачу покрыл, и еще в «заначке» оставалось немало. Снова появился он в «Фергане», и Роман, мельком взглянув на него, кивнул и снова забарабанил по клавишам. Скирдюк помахал в воздухе растопыренной пятерней: порядочек, мол. Он и в самом деле был уверен, что все теперь обошлось. Из училища представили в штаб тыла встречную строевую записку на то количество новобранцев, которые фактически прибыли к ним, штаб, кажется, не заметил разницы в пятьдесят человек, по крайней мере — пока, а там, надеялся с молодым легкомыслием Скирдюк, кривая как-нибудь вывезет.

Однако с очередного совещания в штабе тыла Хрисанфов вернулся мрачный сверх всякой меры. Скирдюк по обыкновению накрыл в кладовой стол, но старший лейтенант закусывать не стал, торопливо вытащил из сейфа папки с документами и удалился в свой закуток на складе, где стоял дощатый столик и табурет. Не подпуская к себе никого, то бормоча что-то про себя, то бранясь, сидел Хрисанфов над бумагами и за счетами дотемна, а Скирдюк во все это время места себе не находил, предчувствуя беду.

С тяжелым сердцем вынужден он был все же уйти к себе на квартиру, где, он знал, ждет его после дежурства Надя Протопопова, светленькая медсестричка из госпиталя. Поддерживал с ней знакомство, как объяснял себе, от скуки. Надя была разговорчива и любила темы отвлеченные и интимные. В тот вечер, дождавшись наконец Степана, рассуждала она о том, как хорошо людям, которые живут-поживают себе в маленьком тихом городке, выращивают курочек и деток. Толкуя об этом, она то и дело льнула к Скирдюку, прижималась к нему как раз тогда, когда он только брал вилку или стакан, и жидкость расплескивалась по клеенке, а огуречный кружок спрыгивал с тарелки на пол.