Загородную резиденцию президента США окружали кольцом пара узких дорог, контрольно-следовая полоса и двойная ограда – граница на замке. А внутри настоящие дачи – просторные дома, рубленные из бревен, как в старину у первопоселенцев, и выкрашенные в темно-зеленый цвет. Их и называли в честь деревьев – «Кизил», «Береза», «Дуб»…

Президентская резиденция звалась «Осиной», здорово вписываясь в лесистые склоны гор Катоктин. Зимой тут все заснежено – и тишина. А осенью листва желтеет и золотится, навевая легкую меланхолию. Зато как здорово вернуться с прогулки – и присесть у растопленного камина, согреть озябшее нутро глотком бренди…

Я откупорил «Пепси-колу», и плеснул в стакан.

– Нравится наша «пепси»? – послышался бодрый голос Первого Джентльмена.

Живо обернувшись, я не стал кривить душой:

– Да так себе. Наш квас вкуснее!

Никсон рассмеялся, хотя глаза его оставались серьезны, а складка на переносице никак не разглаживалась.

– У вас изысканный лондонский акцент, мистер Пух-на…

– Просто Антон. Можно – Энтони.

– О`кей, Энтони! Мистер Брежнев дал мне… как это… otgul до обеда!

– Я готов. Если не успею, закончу в Сан-Клементе. Прошу, мистер президент! Попозируйте.

Никсон занял резное деревянное кресло, смахивавшее на трон, и чем-то напомнил мне Пахома. Я немного подвинул мольберт. Свет ложился хорошо, и кисть нанесла первые робкие мазки.

– Скажите, Энтони, вы – коммунист?

– Еще нет, – повел я головой, касаясь холста лайнером из соболя, – но скоро подам заявление в партию.

Никсон понятливо закивал, словно сравнивая мою молодость с собственной.

– Партийный билет нужен вам для успешной карьеры?

– О, нет! Я не стремлюсь к высоким чинам. Краски и холсты – мой удел. Просто… Чтобы хоть как-то влиять на процессы в стране, мало быть простым избирателем.

Придирчиво оглядев гостиную, подумал, что солнца могло быть и побольше. Тут же, оперативно рассмотрев мою претензию, в небесной канцелярии добавили освещения, прогнав нахальную тучу.

– Да, Энтони, – заерзал президент. – Хотел извиниться за вчерашнее. Ваша жена настолько очаровательна, что я не устоял. Боюсь, некоторые комплименты отдавали вольностью… Хотя в этом виновата ваша Stolichnaya!

Я рассмеялся, качая головой.

– А вы думаете, Леонид Ильич зря вам отгул дал? Сам, небось, отсыпается в «Блэйр-хаусе»!

Градус настроения повысился, и я сосредоточился.

– Мистер президент…

– Да, Энтони?

– Рад, что мы ненадолго остались одни – у меня к вам очень серьезный разговор…

Никсон внимательно посмотрел на меня, ожидая продолжения.

– Вы наверняка знаете, что всех членов советской делегации проверяло КГБ. Вне подозрений только товарищ Брежнев. Так вот. Я случайно стал свидетелем очень любопытного спора чекистов… М-м… Ладно, без предисловий и прочих выкрутасов. КГБ в курсе расследования Уотергейта, и накопал очень важную информацию. Просто Андропов не знает, что с ней делать… А я решил передать вам то, что подслушал.

Президент ощутимо напрягся.

– И что вы хотите за это, Энтони?

– Ничего. Вы с Брежневым договариваетесь, ведете дело к миру… Мне этого довольно. Двадцать против одного, что вам устроят импичмент, и тогда от разрядки один пшик останется. – Помолчав, я выложил то, что открылось лишь в «нулевые». – У вас хранятся пленки, записанные в Овальном кабинете. Их нужно срочно уничтожить! Особенно те, где вы обсуждаете с Холдменом историю с прослушкой. Это первое.