Однако нельзя было терять время. Жак уставал. Обаяние, которое он излучал и с экрана телевизора, и за столиком в кафе, приносило ему всё новые и новые приглашения, и он на них соглашался, несмотря на крайнее переутомление. В те недели, когда мы записывали основное ядро книги, он был еще бодр. Потом в течение многих месяцев он сохранял всю остроту ума, нужную для того, чтобы прочитывать текст, который я ему отправляла по главам, а он лихорадочно правил и сокращал, вычеркивая в основном все слишком личное.
Но когда книга уже начала приобретать свою нынешнюю форму повествования-диалога, у Жака произошло первое нарушение мозгового кровообращения и ему пришлось на время прервать доработку книги. Когда же он вновь возобновил работу, он был уже не тот. И всё же ему удалось отредактировать текст до конца. После второго ишемического инсульта, настигшего его в 2001 году, ему пришлось расстаться с квартиркой на авеню Сопротивления в Монтрёе (да-да, это его подлинный адрес!) и переехать в парижский приют святого Казимира, который содержали польские монахини. Близкие Жака занялись архивом, перевезли его из квартиры в библиотеку Суварина.
Тогда и обнаружились документы, которые при всем своем вполне бюрократическом характере проливают новый свет на некоторые не вполне ясные моменты повествования. Прежде чем подписать книгу в печать, я обсудила с Жаком кое-какие сведения, например, имя Франтишек Ксаверий Хейман, данное ему при рождении и фигурирующее в его удостоверении личности. Жак подтвердил, что имя правильное, но просил заменить в тексте фамилию инициалом.
Когда я начала работать с Жаком, то есть записывать наши с ним разговоры, я уже чувствовала, почему невозможно сделать из его истории роман. Но к концу я лучше поняла, почему сам он поначалу стремился к жанру романа, а не личного свидетельства и не исторического повествования. Дело в том, что неуклонно храня верность самому себе и другим, имея достаточно отваги, чтобы воссоздать в мельчайших деталях реальность, которую отрицала могущественная политическая система, он не хотел чувствовать себя обязанным сказать всё до конца, потому что в этом случае пришлось бы обнародовать факты, которые он хранил в тайне всю жизнь ради безопасности своих товарищей да и своей собственной.
Всё так. Он, приподнявший завесу, обнаживший тайны прошлого, стремившийся в своем повествовании к правде, был и остался человеком, полным секретов, хранителем секретов. Не зря же формально он принадлежал к секретной службе и не выдавал секретов этой службы.
В чем же состоят его секреты? Первое объяснение, психологическое, пожалуй, станет понятным из данной автобиографии. Судьба Жака сложилась так, что он всю жизнь был обязан хранить какие-то секреты; характер подталкивал его к тому же: с самого начала, еще ребенком, он был лишен возможности открыто горевать по матери, чью смерть от него скрывали, и это наложило на него отпечаток.
О том, что было дальше, читатель узнает из этой книги. Когда в Познани Жак вступил в коммунистическую партию, которая тогда была в подполье, он тщательно скрыл это от семьи. Потом, покинув Польшу, он очень скоро оказался в Коминтерне, сверхсекретной международной службе, из которой его перевели в разведслужбу Красной армии. Из секретных служб он перенесся в мир ГУЛАГа, где любое неосторожное слово могло погубить его и других. Через десять лет, ненадолго выйдя на свободу, он имел несчастье пообщаться с соотечественником, встреченным в мире лагерей, и тот на него донес, после чего Жака тут же отправили обратно в ад.