— В основном женщины. Однако стражами границ у нас являются и мужчины: они охраняют всю линию границы, за исключением морской. При одном мужчине находится шесть женщин, так что цепь наблюдения нигде не прерывается. Больше того, сэр, учтите, что в Синегории женщины наравне с мужчинами получают военную подготовку; о, наши женщины одни дадут отпор любому захватчику. Наша история полна свидетельств того, что синегорки способны держать оборону. Говорю вам, нынешнее население Турции было бы больше, если бы не наши женщины, которые издавна отбивают на границах атаки врагов, защищая тем самым свои дома!

— Неудивительно, что этот народ свободен тысячу лет! — сказал я.

По знаку Председателя Национального Совета одно из подразделений выступило вперед. И это было не просто передвижение, но стремительный рывок, совершаемый со всем élan[121] и напором отважными, хорошо тренированными мужчинами. Они двинулись не просто беглым шагом — они будто пошли в атаку. С кинжалами в руках устремились вперед. Я не мог не вспомнить артиллерийскую атаку и атаку батальона кавалерии: по счастью, я наблюдал первую в Мадженте[122] и вторую в Садове[123], поэтому мне было понятно, что кроется за подобной демонстрацией. Могу также сказать, что видел деблокировочную колонну, организованную Робертсом, прокладывавшим себе путь через город, когда он снимал осаду с Мафекинга.[124] Любому, кто имел счастье видеть подобное воодушевляющее продвижение войск, стремившихся освободить своих товарищей, нет надобности объяснять, что означает такой рывок, совершаемый вооруженными мужчинами. С быстротой, просто ужасающей, они взбежали на гору и, сделав круг по часовой стрелке, замкнули живое кольцо на вершине горы, там, где стоял король. Затем они двигались и двигались по кругу до полного изнеможения. Между тем за первым подразделением последовало второе, и его вожак поставил своих людей вплотную к первому кольцу. Потом дошла очередь до третьего, четвертого… Неразрывная живая цепь обвивала гору много раз, и все склоны оказались заполненными двигавшимися мужчинами, темноголовыми, вскидывавшими бесчисленные сверкающие кинжалы.

Когда все подразделения подобным образом окружили короля, на мгновение наступила тишина, такая полная тишина, что, казалось, замерла сама природа. Мы, наблюдавшие за действом, боялись дохнуть.

Затем, без всякого сигнала, насколько я мог видеть, обнаженные кинжалы всей этой могучей армии одновременно взметнулись, и прогремел национальный клич:

— Синегория и долг!

После возгласа все это неисчислимое множество людей на горе странно осело, так что наблюдатели принялись протирать глаза. Казалось, вся боевая армия частью ушла под землю. Но тут нас осенило — весь народ преклонял колена перед избранным им королем, стоявшим неподвижно.

Еще секунда молчания, пока король Руперт снимал с головы корону и поднимал ее левой рукой, а правой сжимал, поднятым, свой громадный кинжал, — и вот он прокричал голосом, столь сильным, что казалось, над сомкнувшимися рядами воинов зазвучал барабан:

— Свободе народа нашего, свободе каждого из вас я посвящаю сие и себя самого. Клянусь!