Басмач неторопливо вытягивает кинжал из-за пояса. "Красный тюльпан" -любимая духовская штучка: кожу срезают со всего тела полосками и завязывают вокруг головы.
-- Откуси себе язык. Лучше умри от потери крови. Умри достойно. Все равно замучит...
Японец Хаттори врывается в сознание, пытаясь хоть чем-то облегчить мою участь. Тщетно. Откусывать язык я не умею.
Бандит достает кинжал... проводит пальцем по клинку... пробует острие языком... и резко всаживает нож в рану на моем предплечье.
Боль сотрясает меня, я дергаюсь телом, пытаясь вырваться из цепей, ударяюсь головой о стену. Басмач усмехается и проворачивает нож в ране. Я дико ору... и теряю сознание.
... Всполохи света тревожат мои закрытые веки. Я не хочу открывать глаза. Но всполохи настойчиво бродят где-то вокруг и не дают мне раствориться в Пустоте.
-- Сережа, внук мой, открой глаза... Дай мне поговорить с тобой.
Голос знакомый, я когда-то знал и любил его. Медленно приподнимаю веки. Камера-пыточная освещена каким-то странным голубым сиянием, наполнена белым дымом, стелящимся по полу. В воздухе то здесь, то там вспыхивают короткие холодные молнии.
Передо мной стоит дед Николай и пристально на меня смотрит. У него за спиной... Кирилл и Инна.
-- Дай мне поговорить с тобой, внук...
Дед очень молодой. Я таким его уже не застал. Он в форме офицера советских ВВС, с капитанскими ромбами в петлицах кителя. Он оправляет портупею, приглаживает короткие с проседью волосы на висках... По комнате от угла к углу пробегает белая молния.
-- Тяжело тебе пришлось, Сережа...
Кирилл и Инна молча стоят за спиной летчика. Молчу и я. Дед Николай вздыхает:
-- Я не думал, внук, знать не мог, что все так произойдет... Не вини меня, внук, что так вышло. Я был простым солдатом, истребителем... Я воевал, я делал, что мог, чтобы ты...
Дед досадливо отрубает рукой...
-- Знаешь, в сорок третьем наш авиаполк стоял на Кавказе. И тогда разное было... и голод, и стреляли в нас... но такого... я и представить себе не мог.
Белая молния вспыхивает у самого потолка. Комната наполняется запахом озона.
-- А помнишь, Сережа, внук, когда ты маленьким был, мы ходили с тобой в парк и катались там на каруселях. На лошадках. На "ромашке". У тебя еще тогда дружок был... чеченский парнишка... как же его звали?
Я облизываю сухие губы:
-- Помню, дед, помню. И карусель, и лошадок, и "ромашку", и Ахмедку помню. Только... не до воспоминаний мне сейчас, дед. Пить... очень хочется пить. Напои меня...
Дед снимает с пояса фляжку, отвинчивает крышку, подносит к моим губам. Я глотаю, горло мне обжигает спирт. Это водка, а не вода... Что за странный рисовый привкус у нее? Я делаю еще один глоток.
-- Давайте уйдем отсюда, дед... Кирилл... Несси. Давайте уйдем...
Кирилл и Инна по-прежнему молчат. Дед проводит рукой по лбу:
-- А ты готов к этому, Сережа? Ты готов уйтио т с ю д а? Ты готов вернуться к себе?
У меня нет сил ответить, я роняю голову на грудь.
Дед подходит ближе, наклоняется, сжимает руками оковы на моих ногах... Белая молния пробивает комнату наискось...