— Почему ты так думаешь?
— Я не думаю — я знаю. Два года назад в хибару какой-то дебил залез, мы зимой редко там бывали — только когда на лыжах собирались. Этот бомж там костер развел — и сгорела наша родная хибара. И все, что в ней было. До самого подвала.
— А потом?
— А почему тебя интересует, что было потом?
— Ты думаешь, что дневники тоже сгорели?
— Никакого сомнения. И Маргаритина библиотека сгорела, и все ее письма.
— А потом?
— А потом суп с котом. А на второе кошка с картошкой, как говорит моя легкомысленная мамаша. Откуда у Аленки деньги новую дачу строить? Так и осталось пепелище.
— Значит, ты думаешь, что там искать нет смысла?
— Я убеждена.
— Жалко. А я надеялась… Прости, а не могут дневники храниться где-нибудь в квартире Алены?
— Не будь тупой! Квартира Алены — восемнадцать жилых метров, высота потолка два восемьдесят. Кухня шесть метров — какого дьявола человек будет хранить там чужие тетрадки?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю. Оставь надежду всяк сюда входящий. Читала?
— Читала.
— А я не читала. Если по телевизору не показывали — для меня пустое место. Вся мировая литература. Еще вопросы есть?
— К сожалению, нет.
— Тогда я в институт побежала. У нас сегодня должны компенсацию давать. Привет, до встречи…
Теперь оставалось сделать еще один звонок.
Лидочка набрала номер Шустова.
Лейтенанта на месте не было.
Инна Соколовская не могла ответить, когда он вернется.
Лидочка стала решать для себя проблему: то ли сесть работать, то ли пойти по магазинам, раз дома не осталось ничего съестного.
Ее раздумья прервал еще один телефонный звонок. На этот раз она сразу подняла трубку. Это был лейтенант Шустов.
— Ну вот, а я уж волнуюсь — звоню два часа, никто не подходит, хотел патрульную посылать.
— Ничего особенного у меня не случилось. Никто на меня не напал.
— Вы меня радуете, — сказал лейтенант.
— А я вам тоже звонила, но не застала.
— Какие проблемы?
— Мне нужно узнать, когда собираются хоронить Алену. От этого могут измениться мои планы на ближайшие дни.
— Пока что я не могу ответить на этот вопрос.
— Что за трудности? — Лидочка уловила в голосе нечто необычное — следовательское, столь несвойственное лейтенанту, даже когда он старался казаться волком следственной службы.
— Ничего особенного, но тело пока побудет у нас. Кое-что выяснилось.
— Что выяснилось?
— Я же сказал — ничего особенного.
— Если ничего особенного, то зачем вы мне звоните?
— Узнать о самочувствии. В интересах следствия.
— Самочувствие у меня нормальное. Так что же у вас произошло?
— Я не могу сказать.
— Ах, бросьте, Андрей! — Лидочка пошла на известную женскую хитрость. Одним ударом она как бы перевела милиционера в разряд своих приятелей. — Бросьте, Андрей. Что-то произошло.
— Вы должны… вы не должны распространять слухи…
— Вы намерены сообщить мне эти слухи?
— А, бог с вами! Завтра об этом все равно все заинтересованные лица будут знать. Я хотел только сказать, что Алена Флотская умерла не от излишней дозы снотворного.
— А от чего же?
— От цианистого калия.
— Как так? Ведь она же травилась снотворным.
— А вот здесь начинается загадка, которую я хотел бы разгадать. То ли она симулировала прием снотворного, желая на самом деле покончить с собой сразу. То ли кто-то подложил ей гранулу цианистого калия. Оба варианта изменяют картину дела.