Анжелика остановилась:

— А дети? Я не могу уйти без них.

— Я уже давным-давно отправил их домой. Этот рыжий чертенок, ваша дочка, кажется, так терзал наши уши своими криками, что я велел старшей забрать ее, возвращаться к отцу, никому ничего не говорить и ждать вашего возвращения. Вас тогда допрашивал Бомье. Но я знал, что придет и мой черед.

— О, Дегре, — прошептала она, — как вы добры!

Он вывел ее в темный узкий коридор и потянул дверь, открывавшуюся внутрь. На улице было уже совсем темно. Из соседней водосточной трубы хлестала вода, но дождь уже перестал. Влажный ветер рывками пробивался между домов.

Дегре остановился на пороге. Он обнял ее по-своему, не сжимая, но так непоколебимо, что сопротивляться было невозможно.

— Я люблю вас. Теперь я могу это сказать, потому что это ничего уже не значит.

Его твердая рука так повернула ее, что затылок пришелся в ямку под его локтем. И это положение, и ветер, и ночь не позволяли ей видеть его, и он утратил для нее реальность. Она была душою опять одна, сознавая лишь, что, как пленная птица, стремится скорее улететь отсюда, улететь навсегда.

Он понял, что держит в руках опустевшее тело, тело без души, уже улетевшей. Для этой гонимой женщины он был не живым, достаточно солидным, как он сам считал, человеком, а всего лишь призраком прошлого, который мог унести ее к могиле. Она же рвалась вперед, к своей вольной судьбе, в которой ему не было места.

«Она создана для простора, для свободы…» — подумал он, склонился над ее лицом и не прикоснулся к ее губам.

— Прощайте, Маркиза Ангелов.

Очень бережно он разжал руки. Она бросилась бежать, сделала несколько шагов, остановилась, повернулась. Он уже не видел ее, различил только ее слова:

— Прощайте, мой друг Дегре… Спасибо. Спасибо.

Анжелика бежала по ночному городу. Соленый ветер бил ей в лицо. Так бежала, наверно, из Содома жена Лота, когда над этим городом собирались несущие ему гибель серные облака.

Задыхаясь, она добежала до дома. Все были на месте: дети, мэтр Габриэль, старая Ревекка, тетушка Анна, Абигель, старый пастор и молодой пастор со своим сироткой-сыном. Они бросились обнимать ее, окружили, засыпали вопросами.

— Говорите же, — требовал купец. — Вас арестовали. Почему? Что произошло?

— Ничего серьезного.

Даже тетушка Анна повторяла дребезжащим голосом:

— Мы страшно перепугались за вас. Мы боялись, что вас посадят в тюрьму.

— Ничего страшного.

Она постаралась улыбнуться, чтобы успокоить их. Все были на месте, и она уверилась, что ее замысел удастся и она сумеет спасти всех. Ее проводили на кухню, Ревекка принесла вина и спрашивала, какого ей хочется, какую бутылку открыть. Бутылок было много, не имело смысла беречь их, ведь на корабль все не унесешь.

— Корабль? — спросил мэтр Габриэль. — Вас из-за этого задержали? Что-нибудь стало известно?

— Ничего серьезного.

— Вы повторяете «ничего серьезного», а сами белы как полотно. Что же случилось? Скажите. Может быть, надо предупредить Маниго?

Его нелегко было обмануть. Он положил руку на плечо Анжелики.

— Я уже собрался сам бежать во Дворец правосудия.