— Господин Камизо, я пришла просить у вас о большой услуге. Отоприте мне угловую калитку, потому что мне надо выйти из города.

Стражник задумался. Разочарование придало ему суровости.

— Полагается… Я обязан… Ничего подобного! Это ведь запрещено, красавица.

— Потому я и обращаюсь к вам. Только тут можно выйти. И я знаю, что ключи от этой калитки у вас.

Обезьяньи брови бедного Камизо ползли все дальше вверх.

— Если вы к любовнику идете, нечего на меня рассчитывать. Я, как и все, охраняю мораль.

Анжелика пожала плечами:

— Вы думаете, что в такую погоду назначают свидания любовникам на ландах?

Солдат прислушался к стуку дождя и завываниям ветра вокруг башни.

— Пожалуй, что нет. Даже здесь лучше, чем снаружи. Но тогда зачем? Зачем вам надо выйти из города?

Анжелика не приготовила объяснения, но оно ей быстро пришло в голову:

— Мне надо отнести записку человеку, который прячется в Сен-Морисе. Этому человеку грозит смерть… Это пастор.

— Понятно, — пробурчал Камизо. — Но если вы будете вмешиваться в такие истории, госпожа Анжелика, не миновать вам тюрьмы. А мне уж не дыбы, а веревки.

— Никто не проговорится… Я дала обещание отнести записку и сразу же подумала о вас. Я никому об этом не говорила, но если вы откажете, кому же мне довериться?

Она ласково положила руку на огромную волосатую лапу и подняла умоляющий взгляд к солдату. Бедный Ансельм Камизо был потрясен до глубины души. Когда ему случалось встречать ее, если она проходила мимо, он, конечно, не удерживался от любезностей, как всякий уважающий себя мужчина, но ему и присниться не могло, что когда-нибудь она окажется рядом и так посмотрит на него. Он провел рукой по подбородку, вспомнил, что небрит и вообще некрасив, что женщины всегда смеялись над ним.

— Я буду вам очень обязана, господин Камизо.., так обязана…

Воображение солдата не могло представить ничего больше поцелуя, но даже мысль о том, что эти чудные губы милостиво прикоснутся к нему, самому несчастному из всех солдат гарнизона, сводила его с ума. Его товарищи нередко говорили между собой о холодности красивой служанки Берна. А если они узнают когда-нибудь, что ему, Ансельму, уроду, турецкой башке, досталось то, что самый дерзкий среди них счел бы невероятным счастьем… Ах, за это можно и свечку поставить в папистской церкви! Да неужели это сбудется? Ему даже стало страшно от предвкушения. И, глядя в сторону, он смущенно забормотал:

— Ну, ладно… Хорошо! В конце концов, ничего дурного я никому не сделаю. Я сам распоряжаюсь тут, у стен, что же, могу и постараться для такой женщины, как вы.

Он встряхнул связку ключей.

— А на обратном пути вы заглянете ко мне на минутку?..

— Да, загляну.

Она готова была идти на уступки. И улыбнулась ему, подумав, что этот безобразный невежа на самом деле хороший человек и даже не потребовал, как многие другие, платы вперед. Ансельм же соображал, что, пока она вернется, он успеет побриться перед кирасой, служившей ему вместо зеркала, и сходить к потайному погребу, где у него хранились сокровища: бочонок белого вина и окорок… Ох, и пир же будет…