Перед дверью избы их встретил киевский боярин – Лют Свенельдич, с мечом на плечевом ремне.

– Что надо, старче? – неприветливо бросил он, окинув Чудислава взглядом.

– Княгиня наша… у тебя? – едва дыша после бега, вымолвил Чудислав.

– У меня.

Все трое аж застонали от облегчения; радостная весть перескочила тын, и толпа снаружи завопила.

– Почто она у тебя? – заголосили Говоруша и Бегляна. – Отдай княгиню нашу, не гневи богов!

– Что же вы вашу княгиню так худо бережете? – Не двигаясь с места, Лют положил руки на пояс. – Кабы не я, уволок бы ее волк лесной! Вы две, войдите! – Он кивнул Говоруше и Бегляне.

Те прошли в избу и устремились к Величане. И вновь разразились воплями: княгиня съежилась на Лютовой лежанке, на боку, поджав ноги к животу.

– Худо мне… живот… дергает… больно… – шептала она.

Бабы в испуге переглянулись. Говоруша метнулась наружу, умоляя Люта скорее дать сани и лошадь. Когда сани уже стояли у двери, Лют подошел к Величане и наклонился над ней. Он уже понял ее положение, а негоже мужчине касаться женских дел. Но теперь, после всего, он не мог держаться в стороне, когда ей вновь грозила беда. Только вот в этой беде он уже не в силах помочь. Лишь поднять ее со всей осторожностью на руки, вынести и уложить в сани. Сняв кожух, Лют накрыл им Величану – а то замерзнет по пути.

– Довезете? – Он хмуро глянул на Чудислава. – Или отроков с вами послать, чтоб нечисть отгоняли?

– Да нечисть разбежалась. Тут другая теперь беда… – вздохнул Чудислав.

Толпа баб валила впереди. В шубах мехом наружу, с личинами за спиной или у пояса, испускающие горестные вопли, они казались стаей беспокойных духов. Мало кто знал, что стряслось с княгиней, но что встреча с «волками» не принесла ей добра, уже видели все. Чудислав шагом вел под уздцы лошадь, Бегляна сидела в санях возле Величаны, накрытой чужим кожухом поверх своего, а Говоруша брела с другой стороны, опираясь на высокий пест. Сзади валил народ, все увеличиваясь в числе. Все, кто гулял по улицам и дворам, теперь собирались, видя непонятное. Уже носился слух, что «княгиня умерла», «княгиню волки заели», и в задних рядах кричали, как по покойнице.

Когда Величану привезли домой, старый князь, утомленный празднеством, уже ушел к себе спать, и его решили пока не тревожить. Княгиню перенесли к ней в избу, уложили на лежанку, стали раздевать… И вот тут стал ясен весь ужас случившегося: подол платья и сорочки под ним был залит кровью… Ее обмыли, Говоруша велела заварить нивяницы и брусничного листа, что запирают кровь при женских недугах, но помочь было уже ничем нельзя. Молодая княгиня потеряла столь долгожданное дитя. Проклятье Вещего и пятьдесят с лишним лет спустя сохранило силу…

Сказать об этом князю не решился никто. Утром рыдающая Тишанка рассказала Думарю, и тот попросил Етона наведаться к княгине – дескать, худо ей. А тот, вглядевшись в бледное, с закрытыми глазами лицо жены, все понял сам.

– Ски… скинула? – прохрипел он, обернувшись к Говоруше и Бегляне.

Те так и сидели здесь с ночи, лишь сняли мохнатые кожухи. Сами бледные, с помятыми морщинистыми лицами, они были как две печальные судички, против воли посланные обрезать столь драгоценную нить… сжечь кудель, едва приготовленную Мокошью для пряжи новой судьбы.