– Да пусть он хоть сто лет ждет, пока прежняя борода по колено не вырастет! – не сдержался Лют.

Мистина слегка двинул рукой, и Лют снова сжал губы. Мистина видел по его лицу, что брату есть что сказать, но его быстрый взгляд предостерегал: не сейчас! Пусть Олег выскажется. И Лют послушно смолчал, но лицо его говорило: это лишь отсрочка.

Впрочем, изумление и недовольство в чертах Эльги и так не обещали сватовству успеха. Ее единственную дочь, долгожданное второе дитя, отраду материнского сердца – отдать какому-то ожившему покойнику? Бране было всего десять лет, она еще не надевала плахты, и все разговоры об устройстве ее судьбы Эльга отметала, ссылаясь на юность дочери. Зная, как нелегка бывает участь знатной жены и как подвержена она переменам из-за событий, чуждых семейным делам, она стремилась по возможности оттянуть начало этих испытаний для Брани. И знала: счастье дочери будет для нее важнее любых выгод. Своей любовью она пожертвовала ради благополучия державы, но не могла сделать того же с дочерью.

– Такой брак принес бы много пользы руси и земле Русской, – продолжал Олег, глядя на Эльгу.

Он предвидел, что Лют, откровенно не любивший Етона в обоих обличиях, будет противником этого замысла и попытается перетянуть на свою сторону брата-воеводу, но не терял надежды убедить Эльгу.

– Если Святослав не примирится с Етоном, война на Волыни может продлиться много лет. Окажутся перерезаны пути на Мораву – те, откуда мы получаем мечи, узорочья, соль, жеребцов, куда сбываем меха и челядь. Моя земля, Деревская, окажется между Русью и Волынью, как между двух костров, и придет в полное запустение. Сюда, на Днепр, хлынут новые толпы разоренных беженцев, сирот, увечных. Сам Бог велит тебе, княгиня, сделать все, чтобы дать мир нашим землям. И есть к тому верное средство: заключить с Етоном родственный союз.

Быстрым взглядом Олег окинул собравшихся. На многих лицах отражалось сомнение, но на иных – одобрение. Никто не хотел войны на западных торговых путях «в немцы», которые сложились даже раньше, чем путь «в греки» – вниз по Днепру.

– Присоединить Волынь к Руси – вот лучший способ навсегда водворить там мир, – спокойно заметил Мистина. – Именно так мы замирили Деревскую землю, и сделаем это с Плеснеском.

Лицо Олега слегка ожесточилось. Он был русского рода, а не деревского, но уже почти девять лет правил этой землей и сострадал ей, видя не заживающие раны от русских мечей. Иные ее волости обезлюдели, старинные городцы так и лежали углем пожарищ.

– Пока я жив, – Олег с неохотой, но прямо взглянул на Мистину, и сейчас его мягкое, приветливое лицо казалось угрюмым, – я сделаю все, чтобы между русью и древлянами был мир. Но не поручусь, что они никогда… при жизни моей или после… не попытаются более сбросить это ярмо… Что вновь Уж и Тетерев не потекут кровью вместо воды. Блаженны миротворцы, – так, княгиня, учил нас Господь.

– Взаимное несогласие Господь осуждает, – вступил в беседу отец Ригор. – И не только вражду людскую меж собой, но желает Он, чтобы примиряли мы вражду и других. Кто поступает так, тот наречен будет сыном Божьим. Дело самого Единородного сына Божия в том состояло, чтобы враждующих примирить и разделенное соединить. Для того Он к нам пришел, тому и нас учил.