Вскоре следом за татарами помчались отряды всадников. Это были, как выяснилось позже, бахмутские дозорные, воины из гарнизона соляного городка Тора[9] и стража из Святогорского монастыря на Северском Донце.

…Под вечер на том самом месте, около дороги, где происходил бой, чумаки принялись копать глубокую и широкую могилу, в которой будут вечно отдыхать их товарищи.

Вырыв могилу, они начали из-под окрестных дубков, гледа и ежевики носить сюда шапками рыхлую, влажную землю. Рост нового холма прекратился только с заходом солнца.

Постепенно жизнь в лагере вошла в свою обычную колею: чумаки приводили себя в порядок, осматривали возы, пасли скотину, выставляли дозоры. Пришлось снова нагружать возы углём, это была трудная, хлопотная работа. Да что поделаешь. Только костров в этот вечер не разводили.

В немой скорби укладывались чумаки на ночь около свежей могилы: не переговаривались, не пели песен. Все были словно окаменелые.

Плыла тёмная холодная ночь. Обходя лагерь, проверяя внимательность дозорных, Головатый увидел, как неподалёку от дороги, в кустах, блеснул вроде бы какой-то огонёк. Он насторожился и неслышно подошёл к густому терновому кусту. Прислушался. До его слуха донёсся приглушённый разговор:

— У наших потерь немного… Ордынцы угнали с собой шесть лошадей, и погибло четыре Саливоновых вола…

— Кислиев только один. Тот, что ходил в паре с однорогим, половым…

— Расскажем, как было, поверит…

— Поверит, татары ведь оставили метку.

— Да ещё какую…

Страшная догадка закралась в душу Гордея. Он готов был тут же броситься, дознаться, кто ведёт такой разговор, но сдержал себя и начал отходить с намерением подойти к кусту с другой стороны и накрыть собеседников будто случайно.

Но не удалось.

— Кто-то приближается, — послышалось предостерегающее, и из-за куста вышли Михаил Гулый и Карп Гунька. Увидев Гордея, они подошли к нему.

— Калякаем себе про то про сё, — проговорил Михаил, позёвывая. — А оно клонит ко сну.

— Но караулим как следует, — добавил Карп.

— Это хорошо, — кивнул Гордей и пошагал дальше. Он не слышал, как Гулый выругался ему вдогонку, а Карп тихо сказал:

— И откуда он, дьявол, взялся? Подходил очень тихо. Мог бы и услышать. Надо проследить, проверить.

— Проследим, Карп. Не убежит, — зло сплюнул Гулый и, корчась от сдержанного хохота, добавил: — Благодетель, низкая чернь, Зайда проклятый!..

В ту ночь Головатый не спал. Он, словно лунатик, кружил и кружил степью и не мог успокоиться. "Как же это всё произошло? — ломал голову Гордей. — Как же я прозевал?.. Значит, эти двое — приспешники Саливона?.. — Он скрипел от злости зубами и готов был кричать на всю степь: — Смотрите! Вот он, дурак! Битый, но недобитый. Видите, кому он везёт этот камень?.. Саливону! Видите?.. Но ведь можно везти и не довезти, — осенила вдруг Гордея спасительная мысль. — Да! Можно не довезти!.. Интересно, сколько же Кислиевых возов?.. Каменчанские возы известны. А остальные, значит, понизовцев и Саливона? Так сколько же именно его?.."

На рассвете чумаки начали готовиться в путь. Развитые мажары разгрузили. Всё добро, что было на них, — уголь, рыбу и соль — переложили на неповреждённые возы. Освободившиеся волы — две пары — должны были идти как запасные.