– Мой дорогой учитель, но вы уже принесли жертву. И случилось это в тот день, когда вы расстались.

– Не надо так говорить… Мы поклялись встретиться вновь. Это возможно. Она может приехать со спектаклями в Испанию, я могу опять прочитать в Латинской Америке цикл лекций… Все возможно, когда этого очень хочешь. Расстояние не способно убить столь сильное чувство, оно его только укрепляет и… э-э… очищает.

– А как же госпожа Фонтен?

– Но, друг мой, к моей жене это не имеет никакого отношения; я ни в коем случае не хочу, чтобы она страдала; я сказал об этом Долорес, и она поняла. Все это протекает в таких высоких эмпиреях.

Под ногами шуршали опавшие листья, и это шуршание, шелковистое, приглушенное, унылое, напомнило молодому человеку первую прогулку год назад, под теми же желтеющими деревьями, с тем же спутником. В ту пору Гийом был в его глазах таким важным, таким загадочным. Теперь он видел его слабым и неуверенным. И от этого любил еще больше.

Желая отметить возвращение Фонтена, Эдме Ларивьер решила устроить ужин. Она пригласила супругов Сент-Астье, которые желали получить последние новости о сыне, Бертрана Шмитта, громогласного журналиста Бертье и, к великому удивлению Эрве Марсена, Ванду Неджанин, как оказалось, по настоятельному требованию Полины Фонтен. Бертье встретил Фонтена дружескими упреками:

– Дорогой мой учитель, вы заставляете меня завидовать. Вы только что проделали тридцать тысяч километров, а выглядите моложе, чем при отъезде… Это просто возмутительно! Вы заключили договор с князем тьмы!

– В самом деле, – сказала госпожа Сент-Астье резким голосом, – сын написал нам, что вы поразили всю Америку своим юным видом… Вы ведь видели в Лиме нашего Жоффруа?

– Видел, мадам, он был так любезен, что на опушке священного леса организовал для меня много интересных встреч…

– Так он нам и сказал! – оборвала его госпожа Сент-Астье, и по тону ее было понятно, что она намекает на некие обстоятельства, так что мужу пришлось сжать ей руку, чтобы призвать к порядку.

– И как вам понравились эти страны? – поинтересовался он у Фонтена.

– Гийом думает, что рай находится на побережье Тихого океана, – едко заметила Полина Фонтен. – Не правда ли, Гийом?

– Я этого никогда не говорил; я просто сказал, что эти страны меня очаровали. Они бы и вас очаровали, если бы вы доставили мне удовольствие и согласились сопровождать меня.

Эдме пришлось предпринять энергичные усилия, чтобы развести присутствующих по разным углам комнаты. Эрве оказался рядом с Вандой.

– Подумать только, Эрве, этот ваш Гийом!.. И стоило ли стараться отваживать его от такой безобидной девушки, как я, чтобы отдать в руки обольстительницы в тысячу раз опаснее.

– Как? – изумился Марсена. – Вы тоже слышали эту историю?

– Представьте себе, – сказала она, – я пишу портрет одного молодого чилийского писателя, Пабло Санто-Кеведо… Он по политическим соображениям вынужден был бежать в Европу, он такой пылкий, своеобразный, он такой… В общем, там, у себя, Пабло был любовником некой актрисы, Долорес, фамилию не помню, в которую влюбился Гийом и похитил ее. Представляете? Похитил! Ох уж эти дети.