Фонтену захотелось защитить Долорес, которую его жена представляла наивной и глупой:

– Нет, это не потому… э-э… не для того, чтобы скрыть почерк, просто так более четко.

– А как отвечали вы, Гийом? Мне ни разу не попадались ваши письма среди корреспонденции на отправку.

– Я сам относил их на почту через день, – сказал он, словно ребенок, уличенный в дурном поступке.

Она снова остановилась, дрожа от негодования:

– Вы это делали? Вы, который никогда ни о чем не заботится, никогда не ходит за покупками, и вы, раз в два дня… ради женщины, которую едва знаете…

– Ну не то чтобы я ее едва знаю, это моя хорошая приятельница.

– Да, конечно, мамаша Сент-Астье рассказала мне тогда, у Ларивьеров, что вы вместе путешествовали… Гийом, как вы могли вести себя так легкомысленно?

Они дошли до конца тропинки. Какой-то ребенок, проехав между ними на самокате, заставил их отодвинуться друг от друга.

– Но не думаете же вы, Полина, что я отправился в Латинскую Америку на поиски приключений. Как раз наоборот. После вашей болезни я решил навсегда отказаться от тех невинных дружеских отношений, которые, похоже, так вас огорчили. Но кто мог сопротивляться этой женщине? Красивая, молодая, талантливая, столько очарования…

– И вы полагаете, что она, такая красивая, такая талантливая, полюбила вас?.. Ну полно, Гийом…

– А зачем же она полетела со мной в Боготу?.. Я согласен, это поразительно, не могу отрицать очевидное.

– Бедняжка, – произнесла она, – как же вы легковерны! Мамаша Сент-Астье, признавая, что ваша возлюбленная очень талантливая актриса, сказала мне также, что она кокетка, и в жизни, и на сцене…

– Полина, эти высказывания пристали мамаше Сент-Астье, но никак не вам, если я и легковерен, то читать-то я умею. Я уверяю, что только… э-э… влюбленная женщина могла писать такие восхитительные письма, которые я получил.

– Так она писала вам восхитительные письма! Как бы мне хотелось их увидеть! – с воодушевлением воскликнула она. – Послушайте, Гийом, я соглашусь продолжить нашу совместную жизнь лишь при одном условии: вы расскажете мне все об этом вашем приключении. Чего я не могу выносить, так это предательства, того, что вы что-то скрываете от меня, притворяетесь и ломаете комедию. Если вы обо всем мне расскажете откровенно, я не буду чувствовать себя обманутой и, возможно, когда-нибудь, со временем, смогу вас простить… Скажите, как ее зовут?

– Но не значит ли это предать ее?

– В чем предать? Если я захочу, то узнаю ее имя хоть завтра. Мамаша Сент-Астье спросит его у Жоффруа… Впрочем, мне рассказывали, что как раз сейчас в Париже находится один молодой чилиец, который задолго до вас был любовником этой вашей Дульсинеи.

Фонтен был поражен, но тут же взял себя в руки:

– Возможно… Долорес никогда и не уверяла, что является девственницей, и не говорила, что верна одному мужчине… Но она мне призналась, что три недели, проведенные со мной, были…

– Самыми счастливыми в ее жизни?.. Неужели вы в вашем возрасте так наивны, что верите фразам, которые стары как мир? Вы сказали, Долорес. А дальше?

– Долорес Гарсиа, – признался он с тяжелым вздохом.