Когда стало понятно, что Афганистан, зона племен и часть северо-западной провинции с городом-портом Карачи теперь русские, а больше ничего – стало понятно, что надо что-то делать с доставшейся территорией. Используя персидский опыт, сразу же начали «афганизацию», то есть перекладывание государственного бремени на плечи самих афганцев, будущее Афганистана виделось как Персия до Замирения – расширенный вассалитет. Проблема была вот в чем: если персы пожили без государства всего пару месяцев, то афганцы – несколько лет, а за пределами городов государства они не знали и вовсе. Это было проблемой. Когда, например, набирали в полицию, приоритет отдавался тем, кто уже отслужил в полиции. К ним приписывали новичков, которые в полиции не служили никогда – чтобы быстро получить хоть что-то, хоть какую-то полицию. Не учли только одного: в Персии низовой коррупции практически было, потому что брать взятки – это обворовывать самого шахиншаха, а рискнувшие это сделать на свете долго не засиживались. Все-таки шахиншах строил государство, настоящее, сильное, а не пытался выжить. В Афганистане персидский опыт оказался только во вред: опытные полицейские быстро обучили еще честных новичков «премудростям своего ремесла», почти сразу восстановив старую коррупционную систему. Разница была в том, что замыкалась она теперь не на короле, а на министре внутренних дел.
Нельзя сказать, что русские ничего с этим не делали. Делали, и еще как!
В один прекрасный день их построили перед зданием полицейского участка. Приехали русские – мушавер (так называли советников) и несколько солдат. Мушавер вызвал начальника полицейского участка для доклада – но как только тот начал докладывать, русские солдаты схватили начальника и положили на землю лицом вниз. Русский мушавер достал пистолет и выстрелил начальнику в затылок.
Потом он выступил перед потрясенными полицейскими с речью. Из этой речи следовало, что начальник полицейского участка брал взятки. Точнее, он заставлял полицейских брать взятки для него, обирая купцов. И поскольку русские не хотят расстреливать всех, они расстреляли только начальника, и хотят, чтобы это было для них уроком. Отныне тот, кто осмелится брать взятки, будет расстрелян.
Через несколько дней сообщили о расстреле министра внутренних дел.
На афганцев, привыкших к насилию, это произвело сильное впечатление, и некоторое время взятки не брали вообще. Потом начали снова брать, но уже намного осторожнее. Чаще всего брали не деньгами, а продуктами, бесплатным столованием в дуканах, живыми баранами, которых можно толкнуть на базарах. Делились теперь максимум с начальником, а министр внутренних дел теперь был русским.
И все было бы ничего, если бы не одно но. Афганцы органически не воспринимали обязанность рисковать своей жизнью… да что там рисковать – просто что-то делать ради такой абстрактной вещи, как присяга. Долгие годы существования в обстановке полнейшего беспредела, вялотекущей гражданской войны оставили в людях лишь базовые инстинкты выживания (дают – бери, бьют – беги) да вбитые в подкорку многосотлетние традиции поддержки рода, племени, племенной группы. Племя укроет, защитит, для него ты всегда свой, пока не идешь против племени. Государство просто платит деньги, которые многие афганцы воспринимают не как заработанное, а как данное Аллахом.