Наконец Брейн заметил, что охранник как бы нехотя приблизился к решетке, и Фофо что-то быстро ему сказал. На лице рослого супера не отразилось никаких эмоций, и он так же лениво отошел от решетки, а Фофо пошел обратно.

Брейн приметил, что эти маневры не остались без внимания нескольких арестантов – здесь все знали о подобной практике, и Брейн не сомневался, что кое-кто сотрудничал со службой безопасности, но сейчас у него не было другого выхода. Он понимал, что у Стоуна припасен какой-то козырь, который тот собирался выложить в самый ответственный момент.

Фофо как ни в чем не бывало забрался на свой второй ярус и прикрыл глаза, делая вид, что дремлет. Но уже через четверть часа охранник постучал по решетке и произнес:

– Фофо! На выход!

– Зачем это? – сыграл недовольство Фофо.

– Давай, тварь! Не выделывайся, или сейчас шарахну через решетку – половина ваших завалится!..

– Иди, Фофо, он и правду шарахнет! – посоветовал кто-то, другие тоже неодобрительно загудели, не понимая дерзости арестанта.

Фофо вздохнул, соскочил на пол и направился к решетке. Дверца открылась, и Брейн заметил, что его приятеля ожидал другой охранник, позади которого маячил полный арестант-канзас, чего среди представителей этого народа Брейн в тюрьме не замечал. Видимо, это был тот самый всесильный Лакоцертавос, о котором рассказывал Фофо.

Фофо увели, решетка захлопнулась, и арестанты вернулись к своим коврикам и «бобу».

Брейн посмотрел на пустовавший стол с коробками для настольных игр, к которым арестанты не притрагивались.

«Нужно будет научить их играть в домино», – подумал он, вспомнив, как после сессии в академии да и в двух гарнизонных городках, где ему приходилось служить, обязательно был либо клуб, либо просто место под фонарем, где сходились любители домино. Здесь же эта игра была неизвестна.

А между тем Фофо привели в крохотный закуток, где у Лакоцертавоса имелся собственный офис.

Фофо втолкнули внутрь, и туда же вошел перекормленный канзас в чистой и новой робе.

– Ну? – спросил он, уставившись на переговорщика.

– Нужна та самая таблетка.

– Одна?

– Ну ты даешь, – покачал головой Фофо.

– Чего ты башкой мотаешь? Есть особы, которые упаковками берут, между прочим. Короче.

– Ну, стандартно все. Пять лет тебе сброс.

– Пять лет? – удивился Лакоцертавос и, хохотнув, хлопнул себя по животу. – А он потом грязью из-под сапог будет догоняться? Что-то я тут подставу какую-то никамо намысливаю? Че таво нет?

– Нет, просто таблетку надо за двое суток – не позже, иначе без смысла и выпечки. Вчумнял?

– Вчумнял без мази, – кивнул Лакоцертавос. Они говорили на полутюремной фенитроппе – языке, еще не вполне сформировавшемся на передвижной летающей тюрьме. В стационарных тюрьмах местный язык складывался быстрее, а здесь во всем чувствовалась временность.

– И что, сложимся?

– Сложимся. Кокуса сейчас пригоню и прямо здесь сложимся.

– А таблетка? Она у тебя есть?

– Много будешь вчумнять, постареешь и плюнешь в угол пустой.

– Хорошо, только наш бинажан на киче, кто палец прикладывать будет?

– Вынесем бинажана с кичи, по-другому и не будет.