– Не пойму, к чему ты мне все это рассказываешь, – удивился Крячко. – Какое отношение этот архитектурно-исторический экскурс имеет к делу?

– Самое прямое. Представь себе этот замкнутый со всех сторон двор, его обитателей, соседей в том еще, старом, почти забытом смысле слова. Они, Станислав, интересуются друг другом! Редкость по нашим временам. Тем паче что – еще раз повторю – более половины жильцов бывших конюшен люди пожилые. В ящик для идиотов пялиться надоедает, особенно если вспомнить, что сейчас по нему можно увидеть. Заняться им особо нечем…

– Кроме как наблюдательность на соседях оттачивать, – понятливо кивнул головой Крячко. – И двор свой патрулировать, если погода позволяет.

– Так точно. И вот когда я, завершив обшаривание квартирки, выхожу во двор, ко мне подходит симпатичная интеллигентная старушка лет восьмидесяти с хвостиком. На поводке она ведет белого песика породы шпиц. Ты Чехова давно перечитывал?

– А что? – Такой резкий переход совершенно сбил Станислава с толку. – С какого бока тут классик?

– Ты перечитай, – посмеиваясь, продолжал Гуров. – Есть у Антона Павловича чудесный рассказ «Дама с собачкой». Там у главного героя фамилия, как у меня, – Гуров. Дама наличествует, собачка – тоже, причем именно белый шпиц, точно как в рассказе! Когда до меня это совпадение дошло, так едва от смеха удержался. Словом, шпиц грозно на меня рычит, а его хозяйка не менее грозно интересуется, кто я такой и что в их дворе делаю. Почему, в частности, выхожу из «Ленечкиной» двери. Грозится натравить на меня своего Кабысдоха и чуть ли не вызвать милицию. Ну, я вежливо объясняю чеховской героине, что милицию вызывать не стоит, поскольку я сам в некотором роде… Предъявляю даме «корочки», представляюсь по всей форме, а потом начинаю очаровывать и околдовывать, согласно заветам классика, потому как раз даже «Ленечкиной», то, значит, относилась моя дама с собачкой к Леониду Рашевскому неплохо и, возможно, владеет какой-то информацией. А в нашем с тобой положении на любую ее крошку как голодный воробей кинешься.

Станислав кивнул. Он-то прекрасно знал, до чего обаятельным, располагающим к себе может быть Гуров, особенно когда это диктуют интересы дела.

– Это она тебе про царские конюшни рассказала?

– И про это тоже, – улыбнулся Лев. – Исключительно милая и словоохотливая бабуся оказалась, а уж когда я ее псину похвалил… Но не в том суть.

– А в чем? – жадно спросил Крячко, доставая сигарету.

– Оказывается, когда слякотным и ветреным вечером пятницы, двадцать седьмого февраля, интеллигентная старушка прогуливала на сон грядущий своего Джерри, ей померещилось, что за двумя темными окнами квартиры Леонида Рашевского кто-то есть. Какой-то странный, едва уловимый отблеск света там, в глубине комнаты.

«Вы понимаете, Лев Иванович, – взволнованно говорила она, – Ленечки с самого армейского праздника дома не было, свет не зажигали, и коврик резиновый у двери четыре дня был весь в снегу нетронутом. Да я бы заметила, если бы он появился, он со мной всегда здоровается, вежливый такой, уважительный. Еще брат его старший расспрашивал – не появлялся ли Ленечка? Нет, не было его! Ну, дело молодое, может, он к выдре своей отправился в праздник, да и остался у нее на недельку.