Так и ходит теперь всегда: рубаха навыпуск, под рубахой кобура с браунингом:  мало ли что может случиться.

Однажды забежал Спирька и снова стал звать на рыбалку. Он так хвалил клев, так хвастал, будто рыба почти сама на берег лезет, что Артемка согласился.

— Ты совсем куда-то запропал, — говорил Спирька, пока Артемка собирал удочки. — На улицу не выходишь. Мотькин брательник-то руку с повязки уже снял. Мотька говорит: в Камень скоро поедет, отряд солдат возьмет и бандитов бить будет.

— Каких бандитов?

— Тех, которые по лесам живут да на села нападают. Партизаны, что ли...

— Дурак  ты,   Спирька, — сплюнул   Артемка. — Мелешь сам не знаешь что... Идем-ка лучше.

Спирька обиженно закричал, крутясь возле Артемки, забегая то слева, то справа:

— Почему дурак? Почему мелю? Не веришь, да? Вот те крест — правда! — И Спирька торопливо перекрестился.

— Почему не верю? Верю. Только партизаны не бандиты. А обыкновенные наши мужики — беднота. Пообиженные колчаками.

— Чем пообиженные?

— Мало ли чем! То коня последнего уведут, то избу сожгут или в каталажку посадят.

— А!.. — протянул Спирька удивленно.

— Вот тебе и «а»! А ты — бандиты! Мотька твой — бандит. И все твои Филимоновы — бандиты. И Лыковы... Читал, поди, листовку, что на вашем заборе висела?

Спирька округлил глаза:

— Листовку! На нашем? Какую листовку?

Артемка усмехнулся презрительно и снова сплюнул:

— Эх ты, тяпа-ляпа!..

На этот раз Спирька и не подумал обижаться.

— Какую листовку? Что там было? Скажи.

— Про то, что восставать надо и кровопийце Колчаку голову рубить. Вот что!

Спирька даже приостановился.

— Да ну?!

— То-то. Они, партизаны, может, за Советы бьются, а ты Мотьку-кулака слушаешь да радуешься, как дурак.

Спирька умолк, подавленный Артемкиными новостями и доводами. Молчал до самой рыбалки.

Нашли тихую глубокую заводь.

— Я пойду к той ветле,— торопливо указал Спирька на дерево, что низко нависло над водой. Артемка кивнул:

— Давай.

Размотали лесы, наживили крючки, и вот уже заколыхались на воде поплавки. Ребята попритихли в ожидании первой удачи. Поплавок Артемкиной удочки «клюнул»: раз — и затрепыхался на берегу красноперый окунишко. Потом еще, еще...

Спирька заерзал на своем дереве от зависти, но все-таки улыбнулся поощрительно: дескать, лови, лови, рыбки всем хватит. Но когда Артемка выудил шестого окуня, Спирька не выдержал:

— Что-то неудобно тут сидеть. Перейду-ка к тебе? — и взглянул просительно на Артемку. Тот разрешил:

— Не жалко, садись.

И снова затихли, вперив глаза в поплавки. Просидели далеко за полдень, а рыба будто смеялась: ходила ходуном, всплескивала, объедала червей, а на крючок не шла. Артемка поймал одного чебачка, а Спирька трех.

Артемка негодовал:

— Рыбак называется! Вся рыба тебя боится. Как подсел — поразбежалась. А говорил: «Линей таскаю!»

Спирька сидел унылый и даже не оправдывался. Наконец Артемка сердито бросил:

— Идем домой.

Как только вернулись в село, сразу почувствовали что-то неладное. На улице стояли кучками женщины, мужики и встревоженно переговаривались. Оказалось, час назад сельский староста от имени правительства объявил об очередной реквизиции скота.