Ревко едва не поперхнулся. Ева сделала яд, чтобы убить Риту, а та думает, что ей на день рождения подарить.

– Я не знаю, Рита. Сам теперь буду голову ломать.

– Скажите, у нее золотые серьги с камушками есть?

– Просто золотые, небольшие. На нашу зарплату особо не купишь. Они у нее одни.

– Без камней?

– Камней? Вы имеете в виду изумруды и тому подобное?

– Можно изумруд или что-нибудь подороже.

– У Екатерины сережек с камнями нет.

– Вот и хорошо.

– А что же купить мне?

– Хотите, я возьму в обкомовском магазине настоящие французские духи?

– Дорогие?

– Там разные есть. Но если что, я одолжу вам денег.

– Буду признателен.

– Вот и решили вопрос. Я уберу посуду, помою и за работу примусь.

– Да, конечно, спасибо большое, Рита.

– Да не за что, Ефим Макарович! – Женщина вышла.

Выждав с полчаса, Ревко прошел в туалет, бросил в унитаз ампулу и пробку, слил воду, вздохнул с облегчением.

«Ну вот, теперь назад ходу нет, значит, и думать об этом нечего», – заявил он самому себе.

В 12.57 Ревко зашел в парк, увидел Губарова, сидевшего на дальней скамейке, но сразу к нему не двинулся. Сперва он заглянул в забегаловку, где обычные мужики пили пиво, не брезговали и «ершом». Ревко купил пачку сигарет, вышел, огляделся, убедился в том, что никто за ним не смотрит, только потом пошел по аллее и присел рядом с Губаровым.

– Здравствуйте, господин унтер-фельдфебель Степан Кучер.

Губаров испуганно огляделся:

– Вы что? Зачем так?

– Затем, чтобы разговор пустым не вышел. Не забыл еще, как в сорок первом году дезертировал из Красной армии, попал в лагерь для военнопленных? Как я вытащил тебя оттуда и отправил начальником полиции сначала на Западную Украину, потом в Белоруссию?

– Нет, – хмуро ответил Губаров-Кучер.

– А деревню Гавриловку помнишь?

Шофер из Баранино скривился:

– Я все помню.

Ревко-Линге усмехнулся:

– Да, погуляли вы там знатно, даже унтерштурмфюрер, руководивший карательной операцией, ужаснулся той жестокости. Всех девочек, девушек, женщин перед тем, как загнать в амбар, изнасиловали.

– Я не намерен отвечать на эти вопросы.

Ревко изобразил удивление:

– Почему? Мне-то как раз можешь ответить. Органам безопасности не стоит. Впрочем, если они зацепятся, то вытащат все, что ты знаешь, а на тебе, Кучер, ой как много крови.

– Вы вызвали меня сюда, чтобы напомнить прошлое?

– Ты не ответил на вопросы.

– Насчет баб? Я никого не насиловал.

– Зачем врать, Степан? Может, ты не заметил, что у унтерштурмфюрера был при себе фотоаппарат? Хубер был увлечен фотографией. Снимки из Гавриловки, как это ни странно, сохранились. Я их смотрел. Одного тогда не мог понять. Зачем ты мальчика лет пяти штыком прибил к воротам амбара? Он сбежал, ты его поймал и так вот убил.

– Хватит, господин Линге. – Руки Губарова заметно дрожали.

Ревко вновь усмехнулся:

– Ладно. Вижу, ты помнишь все. И прекрасно знаешь, что произойдет, если документы, подтверждающие зверские преступления Степана Кучера, попадут в КГБ. Сегодня ты фронтовик, награжденный орденом Отечественной войны, наверняка расписываешь перед пионерами свои подвиги на фронте в качестве сержанта Красной армии. Ладно, как тебе удалось отпроситься?