— Он всегда такой до десяти утра, — подтвердила Эвис.

— Жалкие создания эти мужчины, — заметила Тони. — Ну, пойду приведу себя в «божеский вид, чтобы доставить им удовольствие, хотя они этого и не заслуживают.

Она не спеша прошествовала к выходу, Филипп в своём углу откинулся назад и глубоко вздохнул.

— На редкость интересная девушка, — заметил я.

— Приятно это слышать. Хороший вы человек, старина, — отозвался Филипп.

Мы сидели и молча слушали музыку. Потом Филипп поднялся и заявил:

— Пойду-ка я тоже сполоснусь и побреюсь. Тощища ужасная — каждый день одно и то же, Когда-нибудь возьму да и перестану умываться и отращу себе длинную бороду.

— Вряд ли тебя даже на это хватит, — поддразнил его Кристофер, но Филипп уже исчез за дверью.

Уильям вытянул ноги и сказал:

— Нам с Кристофером тоже не мешало бы одеться. Нельзя же целый день щеголять в пижамах.

У Эвис чуть дрогнули в улыбке губы, она предложила мне подняться на палубу, пока Кристофер и Уильям переодеваются. Я с радостью согласился: в каюте нечем было дышать, и, кроме того, я начал серьёзно опасаться, что от этого грохота у меня лопнут барабанные перепонки. Эвис и я за ней следом — какие стройные ножки, прости меня, господи! — поднялись на палубу и замерли. Яхта так легко и бесшумно скользила по притихшей воде, что казалось, будто время остановило свой бег.

Мы решили пойти к Роджеру поболтать с ним немного. Вдруг Эвис схватила меня за руку и рванулась вперёд, к штурвалу. Внезапный страх охватил меня, и я бросился за ней. Когда я догнал её, она уткнулась лицом мне в плечо и дрожащим пальцем показала вниз. Я увидел тонкую струйку крови, потом Роджера, и у меня волосы зашевелились на голове.

Яхтой управлял мертвец.

Зрелище было жуткое. Как большинство людей моего поколения, я на своём веку повидал немало случаев насильственной смерти. Некоторые воспоминания останутся живы до конца моих дней. Мне, например, привелось пройти по полю сражения в Ипри спустя всего лишь несколько часов после первой газовой атаки. Я попал в Дублин на пасху 1916 года и бродил по улицам, усеянным трупами; казалось, здесь приложил руку какой-то злобный шутник, придав мёртвым телам причудливые позы: мальчик, как бы распятый на стене, с удивлённо раскрытым ртом, а в метре от него — полная краснощёкая старуха, прикрывающая своим телом детскую коляску, из которой ручьями вытекало на тротуар виски.

Но в жизни своей я не видел ничего более ужасающего, чем вид мёртвого Роджера. Он сидел, привалившись спиной к наружной стенке каюты, зажав румпель между телом и согнутой в локте рукой. Чёрная дырочка на рубахе и тонкая струйка крови, вытекающая из неё, приковали все моё внимание, и я стоял, не в силах двинуться с места. Когда же наконец я заставил себя взглянуть на его лицо, я весь похолодел от ужаса — на его лице застыла весёлая, приветливая улыбка, какой он обычно встречал друзей.

Эвис стояла, вцепившись в мою руку, её била нервная дрожь. Внезапно она истерично рассмеялась, и смех этот казался откликом на неживую улыбку Роджера.