Он тоже был в пижаме, но уже тщательно причёсан, как будто собрался на танцевальный вечер.

Я присел на койку Кристофера, стараясь держаться как можно дальше от приёмника, стоявшего на небольшом столике у изголовья койки Уильяма. Филипп сел напротив, на койку Уильяма, и под предлогом того, что в скором времени в каюте станет совсем тесно, притянул Тони себе на колени. Она обвила своей длинной тонкой рукой его шею и проворковала грудным голосом:

— У-у, змей-искуситель.

Я впервые в жизни слышал такое странное обращение к возлюбленному.

С улыбкой, тронувшей уголки его губ, Кристофер с интересом взглянул на них и снова принялся за письмо.

Минутой или двумя позже вошёл Уильям в халате; бросив на ходу «доброе утро», он сел на свою койку возле самого приёмника. Он раскурил трубку и сидел в задумчивости, совершенно не замечая любезничавшую у него под боком парочку.

Кристофер положил письмо в конверт, запечатал его и со словами: «Пойду умоюсь» — вышел.

Уильям молча курил. Тони чмокнула Филиппа в щеку и взглянула на меня:

— Иен, а вам, я вижу, скучно. Не хотите ли и вы, чтоб вас приласкали?

— Нет уж, увольте, только не на голодный желудок, — ответил я. — Когда я был молод и мне случалось увлечься, я всегда соблюдал золотое правило: ни под каким видом не заниматься любовью натощак.

— Значит, вы никогда не любили, — презрительно парировала Тони.

— Много вы знаете, — заметил я. Мне вспомнился один вечер двадцать лет назад. Но тут вернулся Кристофер и помешал моему сентиментальному путешествию в прошлое. Я обратился к нему: — Как вы думаете, Кристофер, была ли у меня в жизни настоящая любовь, когда я был молод?

Он улыбнулся немного горько, как мне показалось, и ответил:

— Надеюсь, вас миновала чаша сия, — а потом, как бы рассуждая сам с собой, добавил. — А впрочем, кто знает, возможно, ради любви стоит страдать.

— Конечно, стоит, — послышался сдавленный голос Филиппа: Тони зажала ему рот рукой.

Кристофер рассмеялся и попросил меня подвинуться.

— Мне надо хоть чуть-чуть передохнуть от этой адской машины, — объяснил он, показывая на приёмник.

Когда он усаживался, в каюту вошла своей лёгкой походкой Эвис — элегантная и обаятельная Эвис, единственная на яхте, кроме меня, полностью одетая. Она поздоровалась со всеми, как всегда, спокойно и ровно, вполголоса сказала Кристоферу: «Доброе утро, милый!» — и села рядом со мной напротив Уильяма.

— А почему бы нам не выключить приёмник? — жалобно, ни к кому не обращаясь, спросил Филипп. — Он орёт во всю мощь, а мы каждое утро собираемся здесь и мучаемся от этого рёва.

— Традиция, мой мальчик, — встрепенулся Уильям. — Равно как член Совета графства и закрытые школы. Сделали раз, сделали два… так и осталось на веки вечные.

— Ну-у, Уильям, ты начинаешь ожесточаться, — заметила Тони. — С возрастом, правда, это проходит. — Она взяла в рот сигарету и спросила: — У кого найдутся спички? У Филиппа их никогда не бывает. У тебя есть, Уильям? А у тебя, Кристофер?

Кристофер вынул из кармана пижамы коробок и бросил его Тони. Коробок упал на пол.

— Не очень-то ты любезен, — проворчала Тони. — Она перегнулась и подняла спички.