Потом воркующая парочка скрылась за густыми зелёными насаждениями, где пропадали и другие влюблённые, спешившие скрыться от чужих глаз.

– Как видите, мой начальник блестяще показывает себя не только на поле боя, – не без хвастовства добавил Манштейн, будто амурные успехи Миниха были и его заслугой.

– А где императрица?

– Она редко танцует. Обычно сидит в гостиной, играет в карты и наблюдает за балом. Сегодня не исключение.

– Неужели герцог не составил ей компании?

– Герцог танцует с женой. Вон они, поглядите.

Обер-камергер герцог Бирон горделиво провёл свою Бенингну, худощавую, с лицом изъеденным оспой. Этот изъян не могли скрыть ни толстый слой пудры, ни блеск бриллиантов. Взгляд Бирона остановился на мне, я почтительно склонил голову.

Вспомнились слова Кирилла Романовича о Елизавете, вдруг ужасно захотелось увидеть дщерь Петрову поближе. Манштейн словно прочитал мои мысли.

– А вот и принцесса Елизавета. Она как всегда свежа и прекрасна, будто роза из райского сада. Я проследил его взгляд.

Принцесса стояла в окружении офицеров-гвардейцев, среди которых не было ни одного измайловца. Ничего удивительного, в моём полку к Елизавете относились со сдержанной настороженностью.

Я так увлёкся, что незаметно перешёл границы приличий и стал слишком пристально рассматривать будущую императрицу (если не вмешаюсь, конечно). Вот она, та, чьим планам мне предстоит помешать. Красавицей её не назовёшь, скорее милашка, куколка с фарфоровым личиком, с чуточку приподнятым горделивым носиком, большими и умными глазками. Пока ещё стройная, но со склонностью к полноте.

У принцессы добродушная улыбка, ласковая, обвивающая, опутывающая. От цесаревны веет истомой, негой и сладострастием. Что-то тонко-порочное вперемешку с детской невинностью – страшное, убийственное сочетание. Сладчайший яд в женском обличье. Ничего удивительного, что мужики вьются вокруг Елизаветы как мартовские коты.

Она почувствовала, что стала объектом чужого интереса. Увидела измайловскую форму, плотоядно усмехнулась и пошла мне навстречу. От удивления я застыл на месте.

– Могу я узнать ваше имя, поручик?

– А… э…, – попытался заговорить я и с ужасом обнаружил, что во рту пересохло, а язык прилип к гортани.

Ничего не понимаю, даже в Тайной канцелярии я чувствовал себя намного свободней, а тут окаменел как провинившийся школьник. Да что же это такое! Тело перестало меня слушаться, оно ведёт себя так, словно кто-то другой управляет им, будто неведомый кукловод дёргает за ниточки, заставляет вытворять любые прихоти. Надо взять себя в руки. Но как? Я ничего не могу поделать с собой. Ядрён-батон, что за наваждение такое?!

– Ну же, поручик, не стесняйтесь. Я вас не съем, обещаю, – засмеялась цесаревна. – Назовите ваше имя.

– Поручик фон Гофен, ваше высочество, – смог, наконец, произнести я.

Стоило только сказать эти слова, как колдовское наваждение прошло. Ноги перестали быть ватными, в голове разом прояснилось.

– Издалека вы выглядели гораздо храбрей. Почему не танцуете, поручик?

– Простите, ваше высочество, не умею.

– Тогда пойдёмте, я научу.