В огромном овальном зале гремела музыка, довольно непривычная для моего медвежьего уха. Грациозно кружились, выделывали непонятные па, сходились и расходились в плавных движениях сотни пар. Мужчины в разукрашенных золотом и серебром костюмах, роскошные женщины в одеяниях, усыпанных бриллиантами. Яркие ленты затягивали пояса дам до такой степени, что бедняжкам впору помирать от нехватки воздуха, а не порхать вокруг кавалеров как луговые бабочки на цветочной поляне.

В углах били фонтаны. Брызги разлетались так далеко, что могло показаться, будто бал устроен под открытым небом, и моросит холодный освежающий дождь. Горели тысячи масляных ламп и свечей. В зале было светло как днём.

Оркестр играл не то менуэт, не то мазурку, а может кадриль. Я понял, что все мелодии для меня на один лад, танцевать под них не обучен и вряд ли когда-нибудь научусь, поискал в толпе знакомых и, не увидев, растерялся.

Мимо проносились распудренные и разодетые дамы. Они улыбались, бросали томные взгляды.

Существуют разного рода ухищрения, особый язык жестов, мушек и прочих атрибутов женской красоты, но в этих вопросах я полный профан, а подходящий консультант под руку не подвернулся. Вот Карл, тот эти штучки-дрючки знает наверняка. Нормальное явление. Для кого-то: мушка справа, мушка слева, а для кого-то вспышка в том или ином направлении. Кто служил, тот поймёт.

Это другой мир, дотоле мне не известный. Не дискотека в сельском клубе с пьяненькими девчонками и их спутниками: драчливыми комбайнёрами и трактористами. Не городская кислотная тусовка с обдолбанными подростками, бритыми качками, тощими моделями, стандартной полуголой девкой у шеста и барменом, толкающим направо и налево 'колёса'. Там я был как рыба в воде, если надо, мог двинуть в рыло или, наоборот, пожать руку новому корефану, мог завести пустопорожний разговор, взять незнакомую девушку под локоть и отвести в уютное расслабляющее место, угостить коктейлем. А тут чужой, не нужный. Никому до меня нет дела.

Сделав это открытие, я снял с подноса протискивавшегося сквозь толпу лакея, бокал с длинной ножкой и сделал сильный глоток. Анна Иоанновна пьяных не жалует, так что вино оказалось слабеньким. Кто-то хлопнул меня по плечу.

– Никак тоску топите, фон Гофен?

Я обернулся, увидел смеющегося Манштейна, высокого, полного, смуглолицего.

– In vino veritas, – продекламировал он, демонстрируя способности полиглота.

Бравый офицер в совершенстве знал несколько языков, в том числе русский. Он был моим ровесником, на службу в русскую армию поступил в начале этого года, но уже успел хорошо себя зарекомендовать, так что Миних с удовольствием взял храброго и расторопного Манштейна к себе в адъютанты.

Хоть я в латыни ни в зуб ногой, но спорную мысль, что 'истина в вине' слышал неоднократно.

– 'Веритас' я ищу обычно в другом месте. А где фельдмаршал? Неужто оставили его одного?

– Увы, мне пришлось. Фельдмаршал берёт очередную неприступную крепость, – Манштейн осторожно мотнул головой. Я посмотрел в указанную сторону.

Довольный Миних с потрясающей энергией отплясывал с дородной молодкой, годившейся ему во внучки. Полководец приблизился к ней на расстояние и по меркам двадцать первого века не очень-то приличное, и, пользуясь моментом, что-то шептал на ушко. Пышная красавица с одобрением слушала, растягивала полные красные губы в улыбке, показывала жемчужные зубки.