Двигаясь, словно во сне, я подошел и перевернул ее тело. Я думаю, что пытался закричать, как только увидел это. Но не мог издать ни единого звука. Женщина еще дышала, вы представляете, джентльмены. Ее грудь поднималась и опускалась в ритме быстрого и легкого дыхания. Снег падал на ее раскрытое пальто и окровавленное платье. И я слышал какой-то высокий свистящий звук. Он походил на шум закипающего напитка. Это ветер входил и выходил через ее открытое горло – маленькие вскрики воздуха, проходящего через голосовые связки, у которых не осталось рта, чтобы обратить их в членораздельные звуки.

Я хотел убежать, но у меня не было сил. Я упал на колени рядом с ее телом, прикрывая рот рукой. Вдруг я заметил свежую кровь, проступающую через нижнюю часть ее одежды… и какое-то движение. И неожиданно поверил в то, что еще можно спасти ребенка.

Мне кажется, что, когда я задрал ее одежду до груди, я засмеялся. Наверное, я обезумел. Ее тело было еще теплым. Я помню это. Я помню, как оно колыхалось при ее дыхании. Один из фельдшеров скорой помощи подошел ко мне, шатаясь, словно пьяный, и держась одной рукой за голову. Сквозь его пальцы сочилась кровь.

Я все еще смеялся. Мои руки убедились в том, что она полностью раскрыта.

Фельдшер смотрел на обезглавленное тело Сандры Стенсфилд широко раскрытыми глазами. Я не знаю, сознавал ли он, что тело еще дышало. Возможно, он приписывал это нервной реакции, что-то вроде конечного рефлекса. Цыплята могут бегать некоторое время с отрезанной головой, а люди лишь дернуться раз другой… да и только.

«Хватит глазеть на нее и найди мне простыню», – зашипел я на него.

Он поплелся куда-то, но не в направлении «скорой». Он просто удалился в ночь. Я не представляю, куда он делся. Я повернулся к мертвой женщине, хотя она была и не совсем мертва, помедлил немного и скинул пальто. Я приподнял ее бедра, чтобы подложить его под тело. Я все еще слышал дыхание, производимое ее лишенным головы телом. Иногда я до сих пор слышу его, джентльмены. В моих снах.

Пожалуйста, поймите, что все произошло в считанные секунды. Мое восприятие было доведено до крайнего предела, и потому мне казалось, что прошло много времени. Из больницы только начали выбегать люди, чтобы узнать, что случилось, и рядом со мной пронзительно закричала какая-то женщина, увидевшая отрезанную голову на мостовой.

Я раскрыл свой черный портфель, благодаря бога, что не потерял его при падении, и достал короткий скальпель. Разрезав нижнее белье, я отложил его в сторону. Водитель «Скорой» приблизился ко мне, но остановился, как вкопанный, не дойдя несколько шагов. Я посмотрел на него в ожидании простыни, но понял, что ничего не добьюсь от него. Он уставился на дышащее тело, и его глаза начали округляться и, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Затем он грохнулся на колени и воздал небу руки. Он собирался молиться, я почти уверен в этом. Фельдшер мог и не знать, что увиденное им невозможно, но этот парень знал наверняка. Через минуту он убрался восвояси, еле живой.

В тот день я взял с собой хирургические щипцы, даже не знаю, почему. Я не пользовался ими более трех лет после того, как один врач, не буду называть его, пробил ими висок новорожденного, вытаскивая его из чрева матери. Ребенок мгновенно умер.