Фанокл мешкал, обезоруженный темнотой и близорукостью.

— Что я могу сказать, Император? Она моя сестра. Ее красота взошла за одну ночь.

Он запнулся, подбирая слова. И вдруг выпалил:

— Не понимаю я вас и вообще мужчин. Разве затаскивать людей в постель — единственное удовольствие, когда перед нами простирается океан вечных взаимосвязей, которые можно исследовать?

В темноте было слышно клокотание в горле Фанокла, словно его сейчас стошнит. Но когда он снова заговорил, слова прозвучали одновременно разумно и бессмысленно.

— Если выпустить камешек из руки, он упадет.

Император скрипнул креслом.

— Я не уверен, что понял тебя.

— Каждое вещество неразрывно связано с другим веществом. Человек, который это осознает — например, этот господин…

— Мой внук, Мамиллий.

— Повелитель, насколько хорошо вы знакомы с юриспруденцией?

— Я римлянин.

— Ну вот! Вы хорошо ориентируетесь в мире законов. Я ориентируюсь в мире вещества и силы, поскольку предполагаю у Вселенной по меньшей мере разум юриста. Как вы, благодаря знанию законов, можете подчинить своей воле невежественную мошку, подобную мне, так и я могу подчинить своей воле Вселенную.

— Запутанно, — произнес Император, — нелогично и крайне самонадеянно. Скажи, Фанокл, когда ты излагаешь подобные идеи, тебя часто принимают за сумасшедшего?

Растерянное лицо Фанокла вновь выплыло из сумрака. Он постарался не задеть модель корабля, но едва не налетел на новое препятствие — тускло блеснувшее лезвие меча, — и неуклюже попятился.

Император повторил конец фразы, сделав вид, что в первый раз не договорил.

— … принимают тебя за сумасшедшего?

— Да, Кесарь. Поэтому я ушел из библиотеки.

— Понимаю.

— Я сумасшедший?

— Еще рано говорить.

— Вселенная — это механизм.

Мамиллий заерзал.

— Ты маг?

— Магии не существует.

— Твоя сестра — живое воплощение магии.

Фанокл поморщился, как от боли.

— От всех слышу одно и то же. Поэзия, магия, религия…

Император усмехнулся.

— Берегись, грек.

Фанокл поднес к лицу палец.

— Кесарь разделяет верования Великого понтифика?

— Я предпочел бы не отвечать.

— Господин Мамиллий, верите ли вы в глубине души, что за пределами ваших свитков существует безрассудная и непредсказуемая сила поэзии?

— Тогда она существует вне законов Природы.

— Не исключено. Существует ли поэзия в вашей Вселенной?

— До чего же скучно тебе живется!

— Скучно? — Фанокл шагнул было к Императору, но вовремя одумался, памятуя о страже с мечом. — Я живу в состоянии благоговейного изумления.

— Тогда простой Император не в силах тебе помочь, — терпеливо произнес Кесарь. — Диоген в бочке был не счастливее тебя. Я могу лишь не заслонять тебе солнце.

— Да, я беден. Без вашей помощи я умру от голода. А с ней — смогу изменить вселенную!

— Станет ли она от этого лучше?

— Кесарь, он безумец.

— Ну и пусть, Мамиллий. Фанокл, мой опыт говорит, что перемены почти всегда оказываются к худшему. И все же я займусь тобой ради моей… ради твоей сестры. Объясни коротко, чего ты хочешь.

Фанокл пустился в объяснения. Во-первых, его окружают недоброжелатели. Во-вторых, десятое чудо света — не его сестра, а корабль. Пусть он плохо разбирается в людях, но уверен: с этим кораблем Император станет более знаменитым, чем Александр.