Мама хотела, чтобы я была нормальным ребенком, и считала, что я все делаю замечательно. Я никогда не мечтала об олимпийских медалях или о поездках в другие страны, в которых побывали мои родители. Прыжки давались мне не очень хорошо. Я любила кататься на коньках — и все.

Однако у Центрального спортивного клуба армии богатая история по части воспитания чемпионов в фигурном катании, и тренеры великолепно знали, что нужно делать, чтобы подготовить ребенка к будущим победам. Мы занимались в зале три раза в неделю: выполняли специальные упражнения для брюшного пресса и ног, самые разнообразные прыжки. И еще три раза в неделю была хореография — эти уроки мне нравились. Нас учили правильно стоять, держать голову и руки — всему, что могло пригодиться потом. По периметру катка было установлено огромное зеркало, мы видели себя и старались контролировать свои движения.

Мама вспоминает, что я была очень послушным и дисциплинированным ребенком. Никому не доставляла никаких хлопот. Чтобы быть на катке в 7.00 — именно в это время нам давали лед, — мне приходилось вставать в полшестого или в шесть утра. Иногда мои родители решали, что не поведут меня на утреннюю тренировку, но я будила их со словами: «Я не могу пропустить занятия. Это моя работа».

Такой характер я унаследовала от отца. Он очень строго и требовательно обращался со мной. Впадал в ярость, если у меня были не причесаны волосы, или кофточка не заправлена в юбку, или если я забывала убрать в комнате, если я сутулилась, или на лице была грязь, или я не съедала того, что мне положили в тарелку.

В детстве я постоянно была в напряжении, когда рядом находился отец. Например, в четыре года он уже требовал от меня, чтобы я могла сказать, который час. А мама говорила: «Не волнуйся, скоро научится». Она всегда меня жалела — наверное, потому, что я была такая крошечная. Но от отца мне не приходилось ждать никаких послаблений. Когда он переступал порог моей комнаты, собираясь помочь с уроками, у меня переставала работать голова, я постоянно боялась ошибиться.

Отец все делал быстро — двигался и думал — и потому хотел получать ответы на свои вопросы мгновенно. А я впадала в панику и ничего не соображала. Он требовал, чтобы мои домашние задания были выполнены идеально, без единой помарки. Если ему не нравились мои тетради, я переделывала задания по нескольку раз до тех пор, пока они не становились не только правильными, но и абсолютно, безупречно аккуратными. В первом классе я рисовала шестерки наоборот и, если я что-нибудь просто стирала, мне приходилось переписывать целую страницу.

Оглядываясь назад, я понимаю: отец учил меня стремиться к совершенству. Только иногда я думаю, что он несколько перебарщивал. Впрочем, когда я говорила: «Я хочу быть лучшей» или «Я хочу закончить первой», отцу это нравилось.

Однако в глубине души он был добрым человеком. Говорят, глаза — окно в сердце; это правда, потому что глаза моего отца были добрыми. Порой он приходил ко мне в комнату, когда я ложилась спать, со словами: «Катя, прости меня, что я так с тобой строг». Он злился, если я болела, и заявлял, что я сама виновата — надела, мол, недостаточно теплую одежду. Рядом с ним я боялась даже кашлять. Но вечером он давал мне лекарство или втирал мазь в грудь и просил прощения за то, что рассердился.