Марина остановила музыку, подошла к Сергею и сразу поняла, что у него что-то случилось с сердцем, Казалось, он не мог сделать вдох. Марина велела мне позвонить по телефону 911, а сама начала делать искусственное дыхание.

Я ужасно испугалась. Что-то кричала — не знаю что. Забыла все английские слова. Не могла вспомнить, как позвать на помощь, и, плача, побежала на другой каток, чтобы попросить кого-нибудь позвонить.

Когда я вернулась, все уже столпились вокруг Сергея, а врачи что-то делали, чтобы заставить его сердце работать. Меня к нему не подпускали, не хотели, чтобы я видела, что происходит. Потом его перенесли в машину Скорой помощи». Я едва успела снять коньки и захватить его сумку. Врачи заставили меня сесть впереди — я не должна была видеть, что они делают. Когда мы приехали в больницу, я посмотрела на часы: они показывали 11.35. Глядя на монитор, я видела, что сердце Сергея все еще бьется. Линия изгибалась, она не была прямой. Я очень беспокоилась, но у меня даже и в мыслях не было, что может произойти трагедия. В тот момент я еще верила, что с ним все будет хорошо. Ни на минуту я не позволяла себе подумать, что может произойти что-то страшное.

Доктора задавали нам вопросы о здоровье Сергея, спрашивали, были ли у него проблемы с сердцем. Мы ответили, что нет. И еще сказали, что если нужна операция, пусть они делают ее немедленно. Просили не тратить время на вопросы, не терять ни мгновения. Мы с Мариной ходили вокруг больницы, ждали, и Марина все время что-то говорила.

Потом из здания вышла женщина-врач с очень серьезным лицом. Она сказала, что они применили электрошок, сделали укол адреналина прямо в сердце, но Сергея спасти не удалось.

Когда я мысленно перевела эти слова на русский язык, то никак не могла осознать их значение. Я не хотела понимать. Наконец у меня сжалось сердце, и первое, что пришло в голову: «Как я сообщу маме и Дарье? Маме Сергея?»

Когда я повернулась к Марине, она сказала:

— Пойди поговори с Сергеем, он еще может тебя услышать.

Врачи не хотели пускать меня одну — вероятно, боялись, что я сделаю какую-нибудь глупость. Им нужно было провести вскрытие. Однако Марина заверила их, что все будет в порядке, Меня предупредили, что во рту у Сергея должны оставаться две трубки и чтобы я их не пугалась.

Не могу описать чувства, охватившие меня, когда я вошла в комнату, где лежал Сергей. На ногах у него так и остались коньки. Он не выглядел мертвым. Казалось, просто спит. Даже один глаз был слегка приоткрыт, и мне все время чудилось, что он на меня смотрит. Возникало даже ощущение, что он дышит. Руки Сергея похолодели, но плечи и грудь еще оставались теплыми.

Мне было очень трудно заговорить с ним. Я не знала, что сказать. Не помню даже, какими были первые слова, что-то очень простое.

— У тебя такие холодные руки.

И еще я попросила прощения:

— Прости меня, Серега.

Но когда я наконец начала говорить, то постепенно перестала обращать внимание на трубки, торчащие у него изо рта. Я говорила, а в голове у меня вертелась только одна мысль: «Он больше никогда не встанет. Никогда не обнимет меня, никогда не возьмет за руку. Нужно очень много времени, чтобы в это поверить».