— Евстратьпалыч! Беда! Ушёл Дрозд! Пропал!

— А наш подсадной что?!

— Нашли с ножом в боку!

Надворный советник зашёлся таким бешеным матом, что из толпы донеслось уважительное:

— Внятно излагает.

А инженер быстрым шагом двигался в сторону вокзала.

— Куда вы? — крикнул Мыльников.

— В камеру хранения. Теперь за мелинитом не явятся.

Но Эраст Петрович ошибся. Перед распахнутой дверью переминался с ноги на ногу приёмщик.

— Ну как, взяли голубчиков? — спросил он, увидев Эраста Петровича.

— Каких г-голубчиков?

— Да как же! Тех двоих. Которые багаж забрали. Я жал на кнопку, как велено. Потом заглянул в комнату к господам жандармам. Смотрю — пусто.

Инженер застонал, как от приступа боли.

— Д-давно?

— Первый был ровно в пять. Второй минуточек через семь-восемь.

Брегет Эраста Петровича показывал пять двадцать девять.

Надворный советник снова заматерился, но теперь уже не грозно, а жалобно, в миноре.

— Это пока мы по дворам и подвалам лазали, — причитал он.

Фандорин же констатировал траурным голосом:

— Разгром хуже Цусимы.

Здесь же, в коридоре, случился межведомственный конфликт. Эраст Петрович, от злости утративший свою обычную сдержанность, высказал Евстратию Павловичу всё, что думает по поводу Особого Отдела, который горазд плодить доносчиков и провокаторов, а как дойдёт до настоящего дела, оказывается ни на что не годен и лишь приносит вред.

— Вы, жандармы, тоже хороши, — огрызнулся Мыльников. — Что это ваши умники без приказа с засады сорвались? Упустили мелинитчиков, где их теперь искать?

И Фандорин умолк, сражённый то ли справедливостью упрёка, то ли обращением «вы, жандармы».

— Не сложилось у нас с вами сотрудничество, — вздохнул представитель Департамента полиции. — Теперь вы нажалуетесь на меня своему начальству, я на вас моему. Только писаниной делу не поможешь. Худой мир лучше доброй ссоры. Давайте так: вы своей железной дорогой занимайтесь, а я буду товарища Дрозда ловить. Как нам обоим по роду деятельности и должностной инструкции положено. Оно вернее будет.

Охота за революционерами, вступившими в контакт с японской разведкой, Евстратию Павловичу явно представлялась делом более перспективным, чем погоня за неведомыми диверсантами, которых поди-ка сыщи на восьмитысячеверстной магистрали.

Но Фандорину надворный советник до того опротивел, что инженер брезгливо сказал:

— Отлично. Только на глаза мне больше не попадайтесь.

— Хороший специалист никогда не попадается на глаза, — промурлыкал Евстратий Павлович и был таков.

Лишь теперь, каясь, что потратил несколько драгоценных минут на пустые препирательства, Эраст Петрович взялся за работу.

Первым делом подробно расспросил приёмщика о предъявителях квитанций на багаж.

Выяснилось, что человек, забравший восемь бумажных свёртков, был одет как мастеровой (серая рубашка без воротничка, поддёвка, сапоги), но лицо одежде не соответствовало — приёмщик назвал его «непростым».

— Что значит «непростое»?

— Из образованных. Очкастый, волосья до плеч, бородёнка, как у дьячка. Рабочий или ремесленник разве такой бывает. И ещё хворый он. Лицо белое и всё поперхивал, платком губы тёр.