В следующую секунду шпион мягко, по-кошачьи спрыгнул вниз, помчался вдоль улицы к зияющей неподалёку подворотне.

Инженер бежал вдогонку. Надворный советник, в первый миг остолбеневший от потрясения, кинулся следом.

— Что это? Что это? — кричал он.

— Уйдёт! — простонал Эраст Петрович.

— Я ему уйду!

Мыльников выдернул из-под мышки револьвер и, как истинный мастер, открыл стрельбу на бегу. У Евстратия Павловича были основания гордиться меткостью, движущуюся фигуру он обычно клал с пятидесяти шагов первой же пулей, но тут просадил весь барабан, а попасть не сумел. Чёртов японец бежал странно, то косыми скачками, то зигзагами — попробуй подстрели.

— Зараза! — Мыльников щёлкнул бойком по стреляной гильзе. — Стреляйте, что же вы!

— Б-беспопезно.

На пальбу от здания вокзала бежали сорвавшиеся из засады жандармы. В публике началась паника — там кричали, толкались, размахивали зонтиками. С нескольких сторон доносились свистки городовых. А беглец тем временем уже исчез в подворотне.

— По переулку, по переулку! — показал Фандорин жандармам. — Слева!

Голубые мундиры бросились в обход дома, Мыльников, свирепо матерясь, лез по пожарной лестнице на крышу, а Эраст Петрович остановился и безнадёжно покачал головой.

В дальнейших поисках он участия не принимал. Посмотрел, как суетятся жандармы и полицейские, послушал несущиеся сверху вопли Евстратия Павловича и двинулся обратно к площади.

У газетного киоска толпились зеваки, мелькала белая фуражка околоточного.

Подходя, инженер услышал дребезжащий старческий голос, возвещавший слушателям:

— Сказано в пророчестве: посыплются с небеси звезды железные и поразят грешников…

Эраст Петрович хмуро сказал околоточному:

— Публику убрать.

И хоть был в цивильном платье, полицейский по тону понял — этот имеет право приказывать — и немедленно задудел в свисток.

Под грозное «Пасстаранись! Куда прёшь?» Фандорин обошёл место побоища.

Все четверо агентов были мертвы. Лежали в одинаковой позе, навзничь. У каждого во лбу, глубоко войдя в кость, торчала железная звёздочка с острыми блестящими концами.

— Хос-поди! — закрестился подошедший Евстратий Павлович.

Всхлипнув, присел на корточки, хотел выдернуть железку из мёртвой головы.

— Не трогать! К-края смазаны ядом.

Мыльников отдёрнул руку.

— Что за чертовщина?

— Это сюрикэн, он же сяринкэн. Метательное оружие «крадущихся». Есть в Японии такая секта потомственных шпионов.

— Потомственных? — часто-часто заморгал надворный советник. — Это как у нашего Рыкалова из розыскного отдела? У него ещё прадед в Секретной канцелярии служил, при Екатерине Великой.

— Вроде этого. Так вот зачем он на киоск взобрался…

Последняя реплика Эраста Петровича была адресована самому себе, но Мыльников вскинулся:

— Зачем?

— Чтоб метать по неподвижным мишеням. А вы — «к-кошка на заборе». Ну и наломали же вы, Мыльников, дров.

— Что дрова. — По щекам Евстратия Павловича катились слезы. — Наломал — отвечу, не впервой. Людей жалко. Ведь какие молодцы, один к одному. Зябликов, Распашной, Касаткин, Мёбиус…

Со стороны Татарских улиц бешено вылетела коляска, из неё выкатился бледный человек без шляпы, ещё издали закричал: