– Татьяна, это Ада говорит. Ты чего пугаешь меня? Звоню, звоню тебе который уже день!

– Ой, а я… Я вас и не узнала сразу… У нас телефон не работал…

– Да ладно, знаю. Мне Паша сказал. А мобильник почему не купила?

– Да как-то… Мне некогда было, работы много… – пролепетала первое, что пришло в голову, Таня. Вдохнув побольше в грудь воздуху и немного придя в себя, заговорила уже увереннее: – Ой, Ада, да вы не волнуйтесь! С Отей… То есть с Матвеем, конечно, все хорошо! Он здоров, и кушает хорошо, и на улице мы с ним гуляем…

– А как он, отошел немного?

– Да, отошел…

– Ну вот и замечательно. Наверное, и правильно, что я его с тобой на первое время оставила. И спасибо тебе, конечно. Только вот ответь мне как на духу, добрая женщина, почему в банке не появилась? Я проверяла, со счета ни копейки не снято!

– Так это… Так мне не надо пока…

– Что значит – не надо? А на что ты ребенка кормишь? На копейки свои? Нет, так дело не пойдет!

– Но, Ада…

– Что, что Ада?! Мы бедные, но гордые, да? А мне, знаешь, гордость твоя дурацкая без надобности! Чтоб сегодня же пошла и сняла деньги! Отнеслась сердечно к моему внуку – поклон тебе низкий за это, а я в твоем сострадании не нуждаюсь, поняла?

– Да, поняла… Да вы не обижайтесь, Ада…

– Делать мне больше нечего, как сидеть тут и на тебя обижаться. Сегодня же сходи в банк и сними деньги! Или ты ребенка ко мне посылкой собралась переправлять?

– Как это – посылкой… Почему посылкой… А вы… вы что, его забрать хотите?

– Нет, тебе оставлю! Совсем рехнулась, что ли? Сама же говоришь – оправился уже Матвей! Давай-ка дуй сегодня же за билетом да привози его сюда, здесь и разберемся, что дальше делать!

– Погодите, Ада… Но как же так? Может… Может, не надо пока, а?

На этом писклявом «а» вся уверенность Танина и закончилась. Голос вдруг пресекся неожиданно и застрял где-то в груди, да еще и трубка вдобавок выскочила живой рыбкой из рук и закачалась на кудрявом телефонном шнуре, донося до нее обрывки хрипловато-сердитого Адиного голоса. И никак ей не удавалось ее поймать – руки очень тряслись. Пока ловила, совсем раскваситься успела. А когда, наконец, снова поднесла ее к уху, и сказать уже ничего не смогла, только икнула громко и слезно, и очень неприлично, наверное…

– Да что ты ревешь там, дуреха! Выслушай сначала, что сказать-то хочу! Ревет она… Ну, успокоилась?

– Да… У… успоко… илась… – изо всех сил стараясь подавить идущие из застрявшего в груди слезного комка звуки, проговорила Таня.

– Ну вот и хорошо. Слушай сюда, сердечная ты моя. Я ж тебя не просто прошу Матвея в Париж привезти, я ж тебя сюда жить приглашаю!

– Как это – жить? Ик… – растерялась Таня, от удивления перестав плакать. – Не поняла… Ик…

– А чего тут непонятного? В няньках при нем будешь. Или в гувернантках. Или как там еще… Называй как хочешь. Я и жалованье тебе положу хорошее. Согласна?

– Ой, мама… – тихо прошептала Таня, схватившись свободной рукой за мокрую щеку. – Нет, я не понимаю… Где, где я в няньках-то буду?

– Фу-ты, господи! Да здесь, у меня, где еще-то! Ну, или у Ленки в Ницце… Давай привози скорее Матвея, тут на месте и решим где да что!