Виктория настолько ушла в себя, что сняла трубку лишь после третьего звонка телефона внутренней связи.

— Виктория Сергеевна? — зачем-то уточнил Карнаухов, словно сомневаясь, что это именно она взяла трубку. — Хотел бы пригласить вас на чашечку кофе. Ко мне в кабинет.

Крылова покрутила в руке пустую кружку с только что выпитым кофе.

— Сейчас буду, Илья Валерьевич.

К ее удивлению, на столе у Карнаухова на самом деле уже стояли две чашки ароматного свежесваренного кофе и вазочка с шоколадными конфетами. Надо было попросить чай, с грустью подумала Крылова, прикинувшая, что это будет уже шестая чашка за день.

— А что же это мы так грустны, Виктория Сергеевна? — полюбопытствовал Карнаухов, уже успевший расспросить ничего не понимающую Крылову об ее настроении и самочувствии. — Надеюсь, не от того, что я оторвал вас от важных дел?

— Ну что вы, Илья Валерьевич, — Крылова попыталась улыбнуться как можно естественнее, — такая погода, и не хочешь, а загрустишь.

— Нашли из-за чего грустить, — снисходительно хмыкнул Карнаухов, — реже подходите к окну, и тогда погода на вас влиять не сможет. Вот у меня, кстати, жалюзи всегда закрыты в кабинете. Так что день там, ночь, снег, солнце — мне все равно. Я к окну не подхожу. И вам так советую делать. Жалюзи поверните, верхний свет включите — и жизнь наладится. Кстати, — Крылова поняла, что сейчас речь наконец пойдет о чем-то существенном, — расскажите, как ваши успехи? Кандидаты на роль похитителя появились?

— Как сказать, — замялась Виктория, — есть несколько десятков человек, которые фактически полностью подходят под составленный психологический портрет преступника. Все несколько лет назад работали либо по линии МВД, либо Министерства обороны, у всех были проблемы со здоровьем детей.

— Вы хотите сказать, дети были неизлечимо больны и помочь им не сумели? — хладнокровно уточнил Илья Валерьевич.

— То, что помочь им не сумели, — это точно, — задумчиво отозвалась Крылова, — а вот насчет того, что они были неизлечимы, — это вопрос более сложный.

— Вот как? — нахмурился генерал. — Это сейчас вы озвучиваете позицию этих родителей или это ваше собственное мнение?

— В настоящий момент это мнение родителей, однако я склонна доверять этим людям, — лицо Крыловой стало жестким, — я запросила все документы по лечению этих детей, сейчас их изучают эксперты, чтобы мы могли сделать вывод об обоснованности претензий.

— Ну и замечательно, — кивнул Карнаухов, — дождитесь для начала выводов ваших экспертов, а уже потом делайте свои собственные. И еще. Эти выводы — и ваши, и экспертов — не должны покинуть стены этого здания. Вы поняли?

— Так точно, — сухо ответила Виктория.

Карнаухов поморщился.

— Виктория Сергеевна, мы же с вами не на плацу, я прекрасно понимаю и ваши эмоции, и чувства этих родителей. Но и вы должны понимать, мы с вами, сидя в этом кабинете, нашу систему здравоохранения, увы, не переделаем. Сколько лет уже прошло со времени, как погибли те дети? Года три-четыре?

Крылова молча кивнула.

— Ну вот видите. — Илья Валерьевич развернул обертку с резвящимися в лесу медвежатами и целиком сунул в рот конфету, на мгновение зажмурившись от удовольствия. — Как бы ни было плохо их родителям, за эти годы их боль, она, не знаю, как лучше сказать, может, и не притупилась, но они уже смирились с тем, что их детей не вернуть. И если эти люди получат какую-то новую информацию, то она тоже не вернет им детей. А вот подтолкнуть к каким-то необдуманным действиям может запросто. А нам новые мстители не нужны, нам и того, что есть, и за глаза, и за уши хватает. Хотя если экспертизу делает сам Минздрав, — теперь Карнаухов выбрал обертку с белым медведем и медвежонком, стоящими прямо на льдине, — то я думаю, они дадут весьма благоприятные для самих себя заключения.