Ну и потянулись ночи, переходившие в дни, и дни, переходившие в ночи. Он сосал молоко из мамки и писал, и какал в подгузники или как они там называются, я уже и забыл. Увидев как-то, что я взял подгузник с дерьмом с полу двумя пальцами, его мать озлилась.
— Это твой сын! — прорычала она, — а ты берёшь с таким отвращением!
Я, если не ошибаюсь, что-то пролепетал, что если можно не хватать дерьмо моего сына всей ладонью, то лучше не хватать его всей ладонью. Но прозвучал я неубедительно. Для себя я отметил, что она рычит на меня впервые, и внутренне признал свою некоторую холодность. В холодности и отдалённости меня не раз упрекала и моя мать, так что это, пожалуй, правда. Я не совсем человек.
По мере крепчания его организма сын мой становился всё более энергичным. Он ел всё больше, и делал это много раз за ночь. Я, выработавший на войнах и в тюрьме чуткий сон, всегда просыпался вместе с ним и с женой. И это было изнурительно. Потому что у меня, как раз невовремя, обострилась астма. Я просыпался от сына и не мог заснуть от астмы. Я так кашлял, что моя жена поверила в то, что у меня туберкулёз. И очень настойчиво убеждала меня отправиться на рентген: «Ты заразишь мне ребёнка!»
Вместе с экипажем ребят-нацболов, охранявших мою жизнь, мы прошли рентген. Доктор-рентгенолог средних лет принял нас пятерых, и мы только отблагодарили его недорогой бутылкой коньяка. Дело происходило в неуютной больнице на окраине. Туберкулёза у меня не обнаружили, и лёгкие мои на снимке выглядели красивыми и воздушными. Я, однако, невзирая на чудесный вид моих лёгких, почти не спал из-за моего ребёнка. Его мать скептически поглядывала на меня, неловко держащего дитя в руках, как маленькую мумию. Ясно было, что опыта общения с младенцами у меня не было, за что же смотреть на меня со скептическим презрением?
Мыть ему задницу я научился легко. Некоторые проблемы были у меня некоторое время с креплением на нём чистых подгузников, но я освоил и это нехитрое искусство. Говорят, сейчас даже пигмеи в лесах Африки пользуются подгузниками, а тут человек с интеллектом высшего типа, так определили мой интеллект в 2001 году в институте имени Сербского.
Я обычно уезжал к середине дня по своим политическим делам. То был год коалиции с Каспаровым и Касьяновым. 14 декабря этого года (2006-го) мы заявили на Триумфальной площади митинг и шествие. Шествия (мы называли его «марш несогласных») нам не разрешили, а вот митинг мы провели. (Провели, впрочем, и часть шествия, уйдя по 1-й Брестской улице, я взял Каспарова и Касьянова под руки, и мы пошли, а за нами повалили граждане, на гражданах висели милиционеры!) С того митинга сохранилась выразительная фотография, получившаяся совершенно случайно: три лидера у микрофона: слева направо: я, Каспаров и Касьянов. Так бы нам и оставаться в союзе, стране такой союз был необходим, но «два Ка», как я их стал называть, успешно рассорились друг с другом уже через полгода. Но тогда, в период с лета 2006-го по лето 2007-го наша совместная политическая жизнь была интенсивной.