Меня, пьяного отца, пустили к жене. Она сидела, весёлая, уменьшившаяся в размерах, одна в палате с двумя койками. Мы поцеловались.

— А где он? — я поискал глазами по палате, словно она его спрятала.

— Сейчас его обмоют и вынесут к тебе.

Вошла сестра или доктор, скорее доктор, чем сестра. Женщина, на мой пьяный взгляд, была внушительнее медсестры.

— Зачем же вы сюда?! — укорила меня доктор. — Сюда нельзя, на вас бактерий полно с улицы, уходите, уходите!

— Нам обещали, что отец сможет посмотреть ребёнка, — сказала жена.

— Нельзя, нельзя! — воскликнула доктор и замахала на меня руками как на собаку, или птицу, явившуюся непрошенной куда нельзя.

Мы встали. Что тут было делать. Но в коридоре мы наткнулись как раз на сестру, несущую мне показать сына.

Сын был упакован в конверт из белья. Было видно лишь его чуть зеленоватенькое личико. На первый взгляд, он выглядел как китаец. Глазки у него были закрыты.

— На Мао Цзэдуна похож, — сказал я.

Сын мой открыл один глаз, посмотрел на меня этим глазом Вселенной и закрыл его. Такая глубокая тайна миров, откуда он пришёл, была в его таинственном оке, где ещё не разделились зрачок и остальное глазное яблоко, что я даже протрезвел на мгновение. Мне стало не по себе. Ибо это бездна Хаоса взглянула на меня в его око.

Даже доктор улыбалась. Впоследствии жена рассказывала, что вид у меня был очень пьяный, одна зелёная бахила полусвалилась с ноги. Но я помню всё.

— А почему он такой зелёненький? — спросил я.

— Немножко воздуху не хватило, когда из мамы вылезал, — улыбнулась доктор.

В это самое время снаружи послышались выстрелы. — Баф! Баф! Баф! — Я понял, что это большой Илюха изводит всю обойму патронов, салютуя рождению моего сына.

Доктор и сестра прореагировали достойно.

— Ваши? — спросила доктор.

— Мои, мои.

— Ну вы идите, — сказала доктор. — Потом насмотритесь.

Моего сына, которому было всего несколько часов от роду, уже уносили от меня по коридору.

У нас всё было заранее закуплено. Потому, когда я забрал из роддома (встречали: десяток журналистов, я с цветами, старшая дочь, журнал «Хэлло!» снимает эксклюзивный фоторепортаж) жену и ребёнка в кадиллаке домой, было куда его положить. В уютную кроватку. Поскольку, по семейному преданию, первым моим ложем был ящик для снарядов, я с особенным интересом смотрел, как мой сын лежит там в большом пространстве, мне подумалось, что в этой клетке ему неуютно. Я допустил мысль, что мне в моём ящике было удобнее. В его кроватке повсюду дуло, а в моём ящике были стены из свежих русских досок, в его кроватке вместо стен — деревянные прутья. Финские.

Он много спал и первые недели доставлял хлопоты только матери, поскольку каждые несколько часов его нужно было кормить. Его кроватка стояла рядом с нашей кроватью, и жена быстро вскакивала ночью, из окон комнату освещали уличные фонари, и, бормоча ласковые слова, давала ему грудь. И он там чмокал. Я оставался в постели, хотя и неизменно просыпался от каждого его писка.

Мне, привыкшему описывать необыкновенные истории и стра-а-шные приключения, даже как-то неловко представлять все эти семейные банальности. О том, как вёл себя выброшенный к нам в мир мокрый комочек Вселенной, которому мы в конце концов дали имя — Богдан, о чём в книге записей актов гражданского состояния есть запись.