— Вы, Виктор Имантович, отзываете ваш вызов Генерального прокурора на позорище злым депутатам, — а они станут унижать Генпрокурора по полной, — а я, Генеральный прокурор, в обмен, взамен, в компенсацию, освобождаю вашего Ильича из застенка.

Прямо от Генпрокурора депутат Алкснис позвонил мне и адвокату Беляку, спрашивая: «Как поступить?» Я был за то, чтобы не отменять сцену в Государственной думе, а Ильича и так и так выпустят из «Лефортово». Теперь-то, когда известно, где он находится, и ясно, что его в России не обвиняют, собственно ни в чём, а лишь хотят по-тихому передать Латвии.

— Не факт, что выпустят, — сказал Беляк и предложил брать предложение Генпрокурора. В Латвии на Ильича заведено уголовное дело, ясно, что дело не выдержит суда и развалится, но посидеть Ильичу некоторое время придётся. Озлобленный же после экзекуции в Государственной думе Генпрокурор, сделает всё, чтобы экстрадировать Ильича.

Мне пришлось согласиться с Беляком. Тем более, что Алкснис был на его стороне. Алкснис сообщил Генеральному прокурору, что нацболы приняли его предложение.

В четверг мы поехали в тюрьму забирать Ильича. Поехали порознь: я с ребятами на «Волге», а Беляк должен был прибыть в тюрьму на своём чёрном «Лексусе». Светило октябрьское солнышко, дул тёплый ветерок, срывая и унося слабые осенние листья. Мы, я и трое нацболов-охранников, вышли из машины и ждали Беляка в полсотне метров от входа в тюремный двор. Беляк запаздывал. Мы разговаривали.

Мы были горды собой. Нас просто распирало от гордости. Мы достигли кой-чего в этой жизни, думали мы, мы на равных ведём переговоры с самим Генеральным прокурором и добились того, что нашего товарища выпустят из тюрьмы ФСБ. Неплохо для простых ребят, начавших свою партию с нуля. Для вчерашних панков, для пацанов с окраин России…

Беляк приехал. Он был обильно надушен терпким парфюмом и был в хорошем расположении духа. И одет он был в кожаный новый пиджак.

Он любовно посмотрел на нас, наши пацаны ему нравились.

— Ну что, отправились? — обратился ко мне Беляк, — внутрь тебя не пустят, но хоть посмотришь, как изолятор «Лефортово» выглядит с вольной стороны.

Нацболы остались на солнышке. Я порекомендовал им вообще уйти в машину, потому что со двора тюрьмы уже стали выглядывать граждане в хаки, и бритоголовые товарищи их смущали, было видно по их взволнованным лицам.

В небольшом помещении унылые родственники кропотливо писали описи продуктов и вещей, которые они намеревались передать своим родным заключённым. Одни согбенные спины. Беляк позвонил в дверь справа, из-за стекла и решёток выглянул дежурный.

— Адвокат Беляк к заключённому… — И адвокат назвал фамилию Ильича. Одновременно он показал своё адвокатское удостоверение и что-то добавил, я не разобрал что.

— Ждите, у нас обед, — сказал адвокату дежурный. Он, я отметил, всё время смотрел при этом на меня.

— Пойдём во двор, — предложил Беляк.

— А услышим, когда позовут?

— Не волнуйся, услышим.

Мы стали расхаживать по двору, при этом Беляк рассказывал мне обстоятельства дела, если не ошибаюсь, сенатора Изместьева, впоследствии Беляк вышел из этого дела. В любом случае, даже если это не было дело Изместьева, Беляк всегда говорит о своих делах как поэт, увлекательно, взволнованно и многословно. Он говорил где-то час, я уже стал замерзать, как вдруг к нам подошёл во дворе усатый пожилой лейтенант в хаки и объявил, что сегодня встречи с заключённым не будет.