Смахнув их рукой, она сделала пару глубоких вдохов. Потянувшись в карман за телефоном, она вышла наружу, где сидела девушка. Она села рядом и ободряюще её приобняла. Макензи слышала, как кричит запертый в подполе мужчина.

«С тобой всё в порядке?» – спросила девушку Макензи.

Та ничего не ответила, просто покачала головой и тоже начала плакать. Макензи крепче прижала её к себе, набирая номер Брайерса свободной рукой. Когда она прижала телефон к уху, вслушиваясь в гудки, то вдруг поняла, что совсем не боится последствий того, что только что произошло.

На самом деле в эту секунду она не боялась ничего на свете.

Тогда почему ты готова снова разрыдаться?

Ответа она не знала.

Когда Брайерс взял трубку, это было уже неважно. Через сорок пять секунд, когда разговор закончился, Макензи кинула телефон в траву, положила голову девушке на плечо и тоже начала плакать, больше не пытаясь искать причину для слёз.

Четыре дня спустя

Наконец-то Макензи могла есть всё, что захочет. В первые три дня после спасения Лорен Уиклайн врач разрешал ей есть только мягкую пищу: супы, йогурты и смузи. Она была рада, что шея почти зажила (остались несколько синяков и небольшое растяжение с левой стороны), но твёрдая пища её мало интересовала. С тех пор, как она вонзила метровую доску в лицо убийцы, у Макензи пропал аппетит.

Убийцу звали Джим Паркерсон. Уже через час после ареста он спокойно сознался в убийствах Шанды Эллиот, Сьюзен Келлерман, Тревора Симмса и Даны Мур. Он даже добавил, что были ещё две жертвы, которых никто не нашёл, но отказался назвать их имена или даты убийств.

Макензи знала это потому, что Брайерс рассказал ей всё по телефону. За всё время он звонил несколько раз. В большинстве своём просто для того, чтобы узнать, как у неё дела. Он не говорил это вслух, но было ясно, что его гложет вина за то, что оставил Макензи одну на Истес-Стрит. Он должен был остаться и проследить, что она уехала. Опять-таки он не сказал ей по этому поводу ни слова, но Макензи и сама могла догадаться.

Она просматривала электронную почту и читала последние данные по делу Джима Паркерсона, когда в дверь постучали. «Вот и всё, – подумала она, отходя от компьютера. – Это Брайерс или МакГрат. Пришли, чтобы меня официально уволить».

Она открыла дверь, и оказалось, что она ошиблась. На пороге стоял Гарри. Он мило улыбнулся, и Макензи вдруг почувствовала себя счастливой.

«Как ты?» – спросил он.

«Горло болит, – ответив улыбкой на улыбку, сказала Макензи. – Входи, Гарри».

Он переступил порог, оглядываясь, как взволнованный подросток, который в первый раз оказался в спальне девочки.

«Я слышал о том, что случилось, – сказал Гарри. – Чёрт, да все слышали о том, что случилось».

«Это плохо?» – спросила она.

«Вовсе нет. Зависть, с которой все смотрели на тебя, когда ты пришла… превратилась в восхищение. Теперь ты официально нереально крута».

Макензи присела на диван. «Я этого не ощущаю, – сказала она. – Чувствую себя полной развалиной».

«Если это поможет, то выглядишь ты не так ужасно».

«Мне полегчало», – с улыбкой ответила она.