– А пожалуй что мало я про нее знаю, – тетя Глаша принялась прилежно вспоминать, – казалось бы, все время она на виду была, все время в театре вертелась, когда в кассе не сидела, то по мелочи помогала всем – бутафорам, костюмерам, принести что-то, подержать, примерить… А вот поди ж ты, про нее лично никто ничего не знал. Кто она вообще такая, где живет, с кем живет, замужем или нет. Одевалась неплохо, это точно, один раз я ей платье сшила, вечернее. Материал она принесла – шелк импортный, очень дорогой, я с ним намучилась.

– Откуда у билетерши деньги на дорогой материал?

– Вот! – Тетя Глаша подняла вверх исколотый палец. – Я так ненавязчиво поинтересовалась тогда. Не то чтобы любопытно было, мое-то какое дело, а так, знаешь, на всякий случай. Материал у меня лежит, а вдруг он краденый? Тогда ведь было ничего не достать, люди устраивались, как умели, или с рук покупали, или привозили моряки, кто в загранку плавал…

– И что?

– Да ничего, Сонька отговорилась тогда ерундой какой-то… Не понравилось это мне, и стала я примечать. Сестра у меня тогда в ресторане работала, в «Метрополе». Ну, забегаю я к ней как-то на кухню – к празднику она мне обещала палочку колбасы копченой. А как выходить, то я перепутала коридоры, чувствую – иду не туда. Думаю, как бы в зал с колбасой не ввалиться. Ну и свернула я в гардероб. А там компания одевается – все веселые, дамы визжат, мужики сильно выпивши. И денежная, видно, компания: вся обслуга вокруг них так и вьется.

Я слышу – голос знакомый, хорошо сразу не выперлась, а за углом притаилась. Смотрю – мать честная, Сонька Закоркина собственной персоной! Да если бы близко не столкнулись, ее и не узнать. Так-то, на работу в кассу, ходила она кой в чем. Тогда все так одевались, темненько-скромненько, а тут гляжу – разодета в пух и прах, гардеробщик шубу ей подает каракулевую, про норку тогда, конечно, и не слыхали… А она себя строго держит, не поет, не визжит, а все жмется к мужику такому, в годах уже, но крепкий, как дуб. Такой сто лет проживет, а то и больше… Как ушли они, я задержалась маленько и слышу – гардеробщик с официантом разговаривает – это-де, Фортель со своими шестерками гулял. Известный вор, стало быть, из тюрьмы вышел. Гардеробщики ведь все всегда знают, они на полицию всегда работают, им иначе нельзя… Соньке я тогда, конечно, ничего не сказала, она веселая ходила, потом отпуск взяла, вроде как тетка у нее заболела. А сама вернулась через три недели вся загорелая – сразу видно, что с моря приехала. Стало быть, тетку-то Фортелем зовут…

– А потом что было?

– А потом уволилась наша Сонька и пропала куда-то, через год встречаю ее случайно – бледная, пальтишко на рыбьем меху, в Театр комедии, говорит, устроилась администратором. Ну, думаю, видно хахаль ее снова в тюрьму сел. А спрашивать ничего не стала – зачем человеку душу бередить?

– Да, – протянула Лола, – ну что ж, пойду я, пожалуй…

Тетя Глаша отпустила ее без сожалений, видно, и впрямь было у нее много работы.

Самое удивительное, что все это время Пу И сидел у Лолы на коленях паинькой и не делал попыток поиграть с лоскутками, рассыпать булавки или покрутить ручку швейной машинки.