— А за что?
— За предоставленные сведения.
— Ой!
— Ксения! А вы всех собачников знаете в вашем дворе?
— Да у нас их раз-два и обчелся! Только Пал Палыч со своим Батоном.
— С батоном?
— Это так его дворнягу зовут. И Марья Кирилловна с Феней. Феня болонка.
— Лай Фени я, кажется, слышала…
— А Пал Палыч с Батоном живут в первом подъезде.
— Спасибо вам большое, Ксения! — искренне поблагодарила Мирослава.
— Мне-то за что! Это вам спасибо! — Девушка потупила глаза.
Мирослава решила вернуться во двор Максименковой.
Лай болонки она действительно слышала утром, но вот с хозяйкой собаки пообщаться ей не удалось, так как дверь квартиры никто не открыл. Мирослава решила сначала пообщаться с хозяином Батона, а потом снова попытать счастья с хозяйкой Фени.
Пал Палыч оказался высоким осанистым мужчиной с залысинами и радушным хозяином. Он принялся потчевать Мирославу котлетами, при этом уверяя, что в случае отказа обидится.
Глядя на тарелку с двумя жирными котлетами, Мирослава вздохнула и попросила чаю покрепче. Пока хозяин ходил на кухню за чаем, обе котлеты были благополучно скормлены Батону.
Вернувшийся Пал Палыч одобрительно посмотрел на пустую тарелку.
Узнав, зачем пришла Волгина, он пустился в долгие рассуждения о падении нравственности вообще и Маргаритиной в частности.
Поняв, что ничего полезного Пал Палыч сообщить ей не может, Мирослава, потрепав на прощание Батона, уже собралась уходить, как хозяин выдал следующую фразу, которую Мирослава чуть не пропустила мимо ушей из-за ее банального начала:
— До чего уже опустились у нас женщины! Молодая совсем, а по ночам роется в мусоре!
— Кто? — замерла на месте Мирослава.
— Я у нее имя, фамилию не спрашивал! — отрезал хозяин.
— Расскажите, пожалуйста, поподробнее, Пал Палыч, миленький! — Мирослава страстно прижала снова подбежавшего к ней Батона.
— Я вижу, вы животных любите, — смягчился он.
— Обожаю!
— Так вот, значит, гуляем мы с Батошей, и вдруг он занервничал, залаял. Ну, думаю, опять бомжи в баках роются. Пошел прогнать. Гляжу, а это молодая женщина! Увидела меня и деру дала! Я ей вслед кричу: «Бессовестная! Работать надо!»
— А она?
— Что она? Убежала без оглядки.
— Прямо убежала?
— Не то чтобы бегом, но очень быстрым шагом.
— И вы ее, конечно, не рассмотрели?
— Лица не рассмотрел.
— А с чего вы решили, что она молодая?
— По фигуре.
— А во что она была одета?
— Плащ на ней был темный, похоже, что цвета кофе.
— А волосы?
— Волосы светлые.
— Туфли?
— Туфли, туфли, — пробормотал он, — а, вспомнил, когда она улепетывала и на нее упал свет, одна туфля была сиреневой.
— А вторая?
— Вторую не заметил. Но надо думать, что не в разных туфлях она ходит, — ответил мужчина, — хотя от таких опустившихся особ можно ожидать чего угодно, — добавил он ворчливо.
— Который тогда был час, вы не помните?
— Где-то около четырех…
— А как вы думаете, Пал Палыч, вещи, что на ней были, с помойки?
— Я бы так не сказал… — задумчиво почесал он подбородок, — скорее всего, из этого утильсырья…
— С какого утильсырья? — не поняла Мирослава.
— С того, что нам с загнившего Запада присылают. Они тряпье это поносят, простирнут и сюда шлют.