Прыгун Лиана у нее не забрала. Рина метнулась к стене, но Долбушин оказался быстрее и загородил календарь спиной. Рина шагнула влево – и он туда же. Она вправо – отец повторил ее движение. Чем активнее Рина пыталась добраться до календаря, тем энергичнее он ей мешал. Они словно танец журавлиный исполняли на кухне, при этом не касаясь друг друга.
– Пусти!
– Да погоди! Выслушай хоть меня! Скоро в ШНыре станет очень опасно! Возможно, и ШНыра никакого уже не будет!
Рина застыла, собираясь дослушать, но тут Долбушин попытался поймать ее за запястье. С его стороны это была большая неосторожность. Главное, что он должен был делать, – не отходить от стены. Рина метнулась вперед и ласточкой, точно в воду, нырнула в настенный календарь.
Глава девятая
Минутка бесценного времени Альберта Долбушина
Все в этом мире может существовать только в фокусе нашей любви. Вот я два месяца не поливала садик перед окном – и ива засохла, а остальное заглушила крапива. И с остальным так: пропало что-то из фокуса любви – и все, нет его больше.
Кавалерия
Когда Рина нырнула в настенный календарь, Долбушин сгоряча бросился за ней, но забыл, что отдал свой прыгун Лиане и лишь ударился коленом в стену. Выругался. Вернулся к столу и сердито смахнул с него все чертежи.
Неужели в бункере можно спастись от эльбов? Это лишь форма самообмана. Он пытается доказать себе, что что-то еще контролирует, хотя на самом деле сдулся и сдался. Долбушин поднял с пола бумаги и поджег их от газовой конфорки. Потом, морщась от запаха гари, стал ходить по кухне, натыкаясь на табуретку, которая будто специально путалась у него под ногами.
Долбушин думал, что с каждым годом все сильнее теряет смысл своего существования. В юности ощущения были острее. ШНыром он был непритворным. А потом, когда слился с закладкой, его держала на плаву любовь к слепой жене. Когда человек страдает, он все-таки мыслит и развивается.
«Страдание – да ведь это единственная причина сознания!» Эту фразу Достоевского его слепая жена повторяла так часто, что Долбушин ее хорошо запомнил.
Теперь же все как-то выцвело. Долбушин еще к чему-то стремился, но глобально уже ничего для себя не хотел. Весь фокус его существования сосредоточился на счастье дочери, как и стареющий Тилль перетекал в двух своих сыновей, похожих на дубовые пни.
«Моя проблема в том, что я не умею жить для себя! Сейчас я живу для дочери, но дочь взрослеет и начинает от меня защищаться», – размышлял Долбушин.
Кто-то открыл дверь кухни и постучал в стекло уже открытой двери.
– Что? – спросил Долбушин, по дыханию и легким шагам узнав Лиану.
– Ну и вонь! – Лиана поморщилась, окидывая умным взглядом кухню и убеждаясь, что Рины в ней нет. – Все мое детство бабушка жгла в туалете бумажки – и теперь прямо детством дохнуло! Что, бункера больше нет? Ну и правильно! Если это существо хочет уничтожить ШНыр, вашу дочь, весь мир, а заодно и меня любимую (это я так, в скобочках говорю!), почему бы не попытаться что-нибудь сделать?
– Рогрику не вырваться, – зачем-то сказал Долбушин.
Лиана опять постучала по стеклу.