– Чего мне сделать?! – закипела БаКла. – Простить?! Да я что, первая ссоры начинаю?! Эта сволочь сумкой размахивала, я стояла как оплеванная, а твой дед, вместо того чтобы защитить меня, свою жену, посоветовал нам знаешь что? Принять пентрицитинчику! В одну лодку нас усадил! Но он-то всегда был предатель!

Наконец Яре удалось попрощаться с БаКлой и, зная, что та имеет привычку вдогонку перезванивать и разговаривать еще час, выключить телефон. Как ни злилась она на нее порой, но бабушку понимала. Она и сама нередко ощущала в себе задатки БаКлы, когда вечерами ворчала на Ула. И в ней было заронено то крошечное семечко праведного раздражения, из которого со временем могла вырасти полноценная БаКла. Ты тихий милый человек, никому не причиняешь зла, хочешь жить со всеми в мире. Но тебя все достают, и ты вынужденно защищаешься. Разве не такая установка была у БаКлы всю жизнь?

Яра еще стояла с трубкой в руке, когда в дверь кто-то позвонил. Она выглянула в глазок и открыла, на всякий случай пряча за спиной шнеппер. На пороге стоял Витяра, а рядом с Витярой переминался с ноги на ногу огромный, толстый инкубатор. Раньше Яра видела его в окно и, честно говоря, побаивалась. Лапищи у инкубатора были такие, что в них лом показался бы спичкой.

– От ты дуся! Это вот, значится, я, а это, значится, Федя! – представил Витяра.

– Цветочек-Федя! – поправил инкубатор. Он говорил басом, но очень застенчиво. И пальцем, похожим на отбойный молоток, ковырял штукатурку.

– Да, цветочек-Федя, – продолжал Витяра. – Прости, что я его привел, но Федю надо срочно полить, а то он умрет!

Вежливо отодвинув Яру к стеночке, он бросился в ванную и потащил за собой Федю. Когда полминуты спустя Яра, набравшись храбрости, заглянула к ним, Федя пил воду из таза, причем таз был уже почти пустой.

– Все! Теперь я снова смогу пускать листики! – объяснил Федя Яре и медленно удалился, унося в себе дикое количество водопроводной воды.

– Ты что, спятил?! Инкубатора ко мне притащил! – зашипела на Витяру Яра.

Витяра виновато замерцал ушами:

– Прости, я не думал, что тебе воды жалко. Просто-навсего надо было его полить! Иду я к тебе, а он на клумбе сидит и страдает! Ну и разговорились.

Яра едва не завыла на люстру. Только Витяра, увидев сидящего на клумбе здоровенного мужика, мог угадать в нем цветочек, нуждающийся в поливе. Яра смотрела на Витяру и не понимала: как он ухитряется всех любить? Как можно, к примеру, любить Фреду, или кухонную Надю, или истеричную Алису? Витяра же любил всех без нажима и самопринуждения. Он как солнце – просто светил на всех, не разбирая, кто достоин его света, а кто нет. Чем-то Витяра напоминал ВикСера, дедушку Яры. Тот тоже любил весь мир, хотя никогда не рассуждал об этом, что вот я такой вот сильно любящий. Любовь – это же состояние. Совсем необязательно привинчивать к нему определенное слово.

Яра стала думать, что, может, все зависит от того, как человек относится к неудачам. Вот Ула, например, сбей с ног – он поведет себя как боевой уличный песик: вскочит, отряхнется и дальше побежит. А Наста – та, допустим, впадет в тоску, мучиться будет, страдать, самоедством заниматься, вытворять с собой всякие нехорошие вещи. Видно, в детстве она просто забиралась, обиженная, в шкаф и сидела там часами, уткнувшись лбом во внутреннюю стенку. Боялась, сердилась, дулась, страдала. А сейчас вроде бы и смелая, и голова бритая, и плечи широкие, и красавица, и на гитаре играет – а это-то детское сидит, не делось никуда. Тут он, шкаф-то этот детский, в душе остался! Проще надо быть, не сложничать – все великое просто. Чем ты проще, тем устойчивее. Надо быть умным, как энциклопедия, и простым, как молоток.